Татуировка с тризубом
Шрифт:
Над границей вечно висит несколько нервная атмосфера. Всегда чуточку не хватает дыхалки, даже когда вроде как и весело. Потому что все это немного как смех Джокера [42] . Стоят люди и в потных ладонях держат паспорта. Они нервно переступают с ноги на ногу. Перейти границу, войти из одной реальности в другую, из одного мира в другой – не может быть просто. Когда-то я частенько видел, как в паспорта совали по несколько долларов. Сейчас подобное видно реже.
42
Не, это не из карточных игр, а из "Бэтмена". Одного из Джокеров – в кино – Джек Николсон играл.
Украинские пограничники – я люблю себе это представлять – защищают доступ в страну, которая еще несколько или полтора десятка лет назад для них была чем-то чужим. Страной, которую они даже и не знали. Украина была для них теорией, названием из учебника истории, отчизной народных песен, казаком из мультика. Во всяком случае: не до конца реальным политическим бытием. Ни валютой, ни армией, ни гербом, ни территорией, которую следовало защищать. И я всегда размышляю над тем, что находится у них в этих головах, покрытых фуражками с тризубом. Вот как это все у них складывается в единое целое. Тут – мы. Там – они.
– Когда наступит Новый Мировой Порядок, - так говорил мне как-то один мужик, украинец, в приграничной очереди, - так всего этого уже не будет. Всех этих границ, очередей. Европейский Союз я в заднице видел, все только о Евросоюзе и талдычат, а тут ведь речь идет о чем-то другом, о чем-то большем. О Новом Мировом Порядке. Вот это будет будущее осмысленное, а не Европейский Союз.
Очередь продвигалась очень медленно, тогда мы ехали на автобусе из Украины в Польшу, всех заставили выйти, нужно было выкладывать мешки на металлическом, холодном столе, похожем на стол для вивисекции.
– Все жалуются на грядущий Новый Мировой Порядок, - продолжал мужик, - они боятся, что в руку чипы будут вживлять, а вот мне он, Новый Мировой Порядок, даже нравится. Такой вот Порядок, это хорошая идея. Одно правительство на всей земле, никто ни с кем не воюет. И пускай себе правят иллюминаты или эти, масоны. Мне оно мешает? Они что, плохого людям хотят? Я много читал про иллюминатов и масонов, их планы вовсе не были такими нехорошими. Я бы даже сказал, планы у них были хорошие. Мир на земле, стабилизация. Правление специалистов. Это же хорошо. Стабилизация – дело хорошее. Правление специалистов – дело хорошее. Так что пускай даже те чипы будут. По крайней мере, безопасно будет. Будет как при Советском Союзе, только не москалями сделанном.
– А кем же? Ящерами? – спросил я, подходя на шаг ближе к столу для вивисекции, за которым стояли бледные украинские пограничники в огромных фуражках.
– Каких еще ящеров, - ласково усмехнулся мужик. – Это уже теория заговора. Америкой. Ведь это именно там правят иллюминаты и масоны. Вы видели план строительства Вашингтона? Это же пентаграмма! Масонский символ! Ну а доллар вы видели? Сколько там масонских символов? Ведь ту усеченную пирамиду вы там видели, с тем глазом в треугольнике? Ну вот, пожалуйста. Америка править будет. Так что, плохо будет, как Америка править будет? Когда сделает нам порядок?
Я положил свой рюкзак на металлическом столе для вивисекций.
– Открой, - скомандовал пограничник.
Я открыл. В этом свете ртутных ламп, словно в прозекторской, мне казалось, что у него вертикальные зрачки.
– Вынимай, - сказал пограничник.
Я начал вынимать.
Вначале он обращался ко мне на "ты", а я к нему на "вы", но под конец тоже перешел на "ты". Зрачки у него, как мне показалось, еще сильнее сузились. Побледнеть сильнее он уже не мог, потому что и так уже был синий как смерть.
– Идем за мной, - сказал он мне.
Мужик, ратовавший за Новый Мировой Порядок, легко и сочувственно мне улыбнулся.
Мы оставили мои растасканные, еще теплые и даже чуточку подванивающие личные вещи на металлическом столе, грязные носки и футболки выглядели словно исходящие паром внутренности. Мы отправились в пустой автобус. Тот стоял покинутый, с открытыми багажниками. Выглядел он беззащитно и будто бы испуганно. Эмблема Мерседеса блестела у него на носу словно дорогие часы на руке западного туриста, затерявшегося в самом центре славянского жилого района. В кабине было темно. Пограничник показал мне глазами на черный прямоугольник двери.
– Заходи, - сказал он.
Я вошел.
Пограничник за мной. Мы подошли к моему сидению, и тут пограничник как с цепи сорвался.
– Где у тебя наркотики?! – шипел он, заглядывая в отделение над сидением, заглядывая под сидение. – Где наркота, сука?!
– Ты же прекрасно знаешь, что у меня их нет, - ответил я на это, на что тот поглядел на меня взглядом ящера и сказал:
– А знаешь, что в любой момент они могут у тебя быть?
Теперь уже я сделался ящером, ограничил все движения, напрягся. Он меня пугал, показывал свою власть. И весьма эффективно: ледовый лифт ездил по позвоночнику вверх и вниз. Да, я знал, что в любой момент те могут у меня быть. Я знал, что в любой миг он может все, а я не могу ничего. Я знал, что не могу даже чуточку уступить в отношении его временного, пограничного всевластия, потому что в тот же миг, в течение этих нескольких кратких минут – он будет иметь меня всего. Ничто меня перед ним не защищает. Никакие предписания, никакие законы. Между ним и мною висела голая сила, голая возможность, в отношении которой все выдумки типа "права" сводились к прекраснодушным теориям.
Он внимательно пригляделся ко мне, глубоко вгляделся прямо в глаза, оценил произведенное впечатление, после чего мгновенно утратил интерес ко мне и, не говоря ни слова, как будто бы в автобусе меня вообще не было, вышел. Я остался сам, в мрачном автобусе, с сосулькой вместо позвоночника. Потом я этого пограничника уже не видел. Когда я вернулся к своему выпотрошенному рюкзаку, там стоял другой рептилоид и, с отвращением сжимая узкие ноздри, глядел на мои не совсем чистые носки и трусы-боксерки.
– Твое? – прошипел он. – Забирай.
На польской границе поляки обрабатывали мужика, ратовавшего за Новый Мировой Порядок. Он стоял с миной снисходительного мученика и глядел на то, как его багаж перебирают уже во второй раз. Поляки с мордами, холодными словно мороженая пицца, лаем отдавали команды, а мужик, с достоинством на лице, отвечал на вопросы. Он пытался говорить по-польски, а это было ошибкой. Эти его попытки пограничники считали проявлением покорности. И чем больше, по их мнению, он покорялся, тем сильнее они его презирали. В конце концов свое презрение они довели до такого состояния, что начали верить, что этот худой, синий лицом тип не представляет никакой угрозы для Жечипосполитой – и его отпустили. Мы вновь уселись в автобус. Мужик был помятый, но настроение было спокойным. Он слабо улыбнулся.