Татуировка с тризубом
Шрифт:
А через пару минут в зал для VIP-персон бодрым шагом вступил еще один господин, источающий запах духов. За ним тоже шествовал оруженосец, рослый детина в кителе. Господа обменялись приветствиями, оруженосцы тоже. Господа, не обращая внимания на охранников, уселись рядом и начали переговариваться тихими голосами. Оруженосцы переговаривались еще тише, ежесекундно поглядывая на своих сюзеренов.
Господа и охранники выглядели так, словно были изготовлены из мяса различного сорта, как будто бы были родом из различных миров. А ведь все они – и одни, и другие, воспитывались в одной и той же отчизне, в одном и том же союзе республик свободных, в котором все должны были навечно остаться равными, среди одних и тех же жилых домов из белого силикатного кирпича, с паскудно застроенными балконами, с трубами, которые текли и сливали канализацию в коридор.
Великим
С какого-то времени из Киева в Днепропетровск ходит современный поезд, купленный под Евро, так что теперь уже не нужно ехать целую ночь. Летом за окнами зелено, домики карабкаются на надднепровские холмы, иногда поблескивает река. Летом дорога из Киева в Днепропетровск выглядит, словно дорога через рай.
Многие люди в городе носили желто-голубые банты, футболки с тризубом, тренировочные костюмы национальной сборной. С Ириной, проукраинской активисткой и журналисткой, я договорился встретиться в ресторане на последнем этаже днепропетровского торгового центра. С его террасы был виден тянущийся внизу гигантский проспект Карла Маркса с провалом на месте снесенного Ленина, словно дыркой от выбитого зуба. У Ирины на голове были желто-синие цветочки, на руке – желто-синее колечко. На шее – подвеска с тризубом. Сигареты она прикуривала желто-синей зажигалкой. И – вот тут я вовсе не шучу – сразу же после нашей встречи бежала на урок украинского языка.
Она рассказывала, что раньше одеваться подобным образом было стремно: старики могли и оплевать, а молодежь – избить или хотя бы потаскать за волосы. Но теперь все украинское в топе, и никто не выступает. Но если речь идет о том, кто кого в Днепропетровске поддерживает, говорила она, то где-то половина на половину.
Зазвонил телефон. Понятное дело, рингтоном был гимн Украины. Я рассмеялся. Ирина глянула на экран и сбросила.
– Да, я понимаю, - усмехнулась она. – Во Львове над нами смеются, что мы такие обвешенные всем этим, тризубами, флагами. Но у них там ведь Украина, им не нужно ничего доказывать. А мы словно только-только влюбившийся молодой человек, который ходит по городу и пишет, скажем: Тома, я тебя люблю". А я, возможно, еще и татуировку себе сделаю.
Я спросил ее, понравился ли ей Львов.
– Даже и не знаю, - ответила девушка после раздумья. – Город красивый, опять же, украинскость там очень естественная, но… ты же знаешь, фронт здесь недалеко. У нас имеется такая программа: "снабди воина". Все время мы собираем деньги для солдат, на оружие, на оснащение. Ни на что больше деньги мы не тратим. А там, во Львове: кофе, пиво. Нас пригласили на какую-то встречу, а я там гляжу – фрески на стене рисуют. Я им: что же это вы себе фрески рисуете? У вас что, бабок много? Там фронт, а вы тут – фрески?
– И что они тебе ответили? – спросил я.
– Поглядели как-то странно, а потом стали говорить, что культура тоже важна. И так далее. Знаешь, я ведь не урожденная украинка, только сейчас учу украинский язык. Но я вовлечена.
– А чем для тебя является Украина? – спросил я Ирину. Та какое-то время думала.
– Свободой от страха, - ответила она. – Вообще – свободой. Мы хотим жить как свободные люди.
– А если войдут русские? – спросил я. – Что сделаешь?
– Родных отправлю в село, - затянулась она дымом, - и останусь. Не затем же училась стрелять…
– Ты училась стрелять? – удивился я.
– Ну да, - сказала та. – Правый Сектор организовывает такие… нет, нет, - прервала она, видя мое выражение лица. – Никакие они не фашисты. Дмитро Ярош спокойно разговаривает с нами по-русски, никаких проблем. Если же речь пошла о терпимости, недавно мы помогали еврейской общине…
– А с какого времени ты чувствуешь себя украинкой?
– Уже давно… - с сомнением ответила Ирина. – Но вот в последнее время это начало быть важным, - быстро прибавила она.
Мы сидели в ресторанчике "Товарищ Саахов" [116] , ведущей темой которой был именно товарищ Саахов, герой Кавказской пленницы. Этот фильм в постсоветском пространстве такой же культовый, как у нас "Рейс" [117] , и каждый житель постсоветского пространства в состоянии за раз угостить вас несколькими цитатами из Саахова. В Товарище Саахове особенно мучиться с этим смысла не было, потому что цитаты были написаны на стенах. Например такая, наиболее известная: "Имею желание купить дом, но не имею возможности. Имею возможность купить козу, но не имею желания. Так выпьем же за то, чтобы наши желания совпадали с нашими возможностями" [118] .
116
Бессовестно дорогое кафе-ресторан. Заведение уже ликвидировано. Располагалось оно по адресу: пр. Д. Яворницкого 54. Давным-давно в этом здании (на первом этаже) был кинотеатр "Украина", потом всякие бутики и универмаги. Да и сейчас много чего продают (а почему бы не продавать: самый центр, красная линия). Но вот такого ресторанчика, пропитанного советской ностальгией, как-то не помню. Сейчас в этом плане лидирует "Папа Карла", в верхней части того же проспекта, но уже по нечетной стороне. Правда, на мой взгляд, ностальгия там какая-то, затасканная…
117
"Рейс" (польск. Rejs) — комедийный фильм польского режиссёра Марека Пивовского, снятый в 1970 году. Двум безбилетным пассажирам удаётся проникнуть на борт судна "Нептун", собирающегося выйти с туристами на борту в рейс по Висле. Один из них, при попустительстве капитана, объявлен "инструктором по культурно-образовательной части", попросту — массовиком-затейником. Его усилиями и с молчаливого согласия пассажиров (представляющих собой срез тогдашнего польского общества), круиз превращается в смесь пустопорожней говорильни и развлечений всё более абсурдного характера.
– Википедия
118
Уважаемый Автор путает цитаты из фильма (про дом и козу говорит администратор гостиницы) с цитатами самого Саахова. Вот у него, самая знаменитая это: "Шлапу снымы", "За что, за что, я ведь всего лишь зашел…", "Ничего, я пешком постою" либо же "Или я веду ее в ЗАГС, или она ведет меня к прокурору".
Клиенты ели вареники, пили пиво и водку. Мы сидели там с девушками, которые изучали германистику. Но нет, они вовсе не желали обучать немецкому языку или, что за идея, остаться в университете. Просто-напросто, они хотели выехать в Германию. Именно для того вся эта германистика и была им нужна.
– Разве не стоило бы выучить язык? – спрашивал я. Девицы пожимали плечами. Они не могли поверить в то, что мы все так же проживаем в Польше, если можем, достаточно только захотеть, выехать в Германию. В конце концов, полякам визы не требуются, могут там работать. Ба, там даже границы нет. Короче, только бери и выезжай. Они вообще не могли понять, на кой черт поляки все еще торчат в этой своей Польше.
– А что? – издевались они. – В Польше лучше, чем в Германии? Что вы вообще в этой своей Польше делаете?
Политика их не интересовала. Не интересовали их и Донбасс, революция, реформы, ничего. Вот Германия их интересовала. Они спрашивали, известно ли нам, сколько там зарабатывают, какой размер социала, ежели чего. А я их расспрашивал про Украину. Девицы пожимали плечами.
– Украина… - скучающими голосами говорили они и снижали тон. Украина была для них реальностью, которая попросту была, которая имелась, хотя и мало чего значила. И не до конца известно, чем была. Украина, Россия, пост-Совок. Это было чем-то очевидным, воздухом, которым дышишь, базовой реальностью, которую никаким образом не нужно определять. – Чем является для меня Украина? – повторяла мой вопрос одна из девчонок, наверное, несколько раздраженная тем, что приходится включаться в такие идиотские разговоры. – Не знаю… герб, флаг… вывески на учреждениях…