Тайфун Дубровского
Шрифт:
Как хорошо, что первая любовь не может повториться. В двадцать один год мы не очень-то смелы, и я испытывала страхи, меня непрестанно лихорадило.
Дафна Дю Морье «Ребекка»
День сегодня непростым выдался, Зоя буквально с цепи сорвалась, загоняла меня. И занавески сними, и повесь, оказывается, не те повесила, снова сними… Я старалась подавить растущий гнев и подозрение, что она все это нарочно делает. Невзлюбила за что-то и издевается. Может боится, что на ее место мечу? Так я миллион раз повторяла, что для меня это, лишь подработка летняя. Но лишний раз убедилась, что не любят москвичей в провинции. Увы, это очень обидный факт.
В общем, сцепив зубы я продолжала выполнять поручения, якобы к приезду матери хозяина все должно быть в идеальном состоянии… Пока не пришла Дарья Петровна и не заявила густым низким голосом, что ей нужна моя помощь. С ней Зоя не решилась спорить, а я с благодарностью на ватных, от усталости ногах, поплелась за кухаркой, готовясь еще к раунду уборки. Но меня усадили за стол и налили чаю.
— Зойка совсем с цепи сорвалась, — буркает Дарья Петровна, а я краснею.
— Я думала мне показалось.
— Ничуть. Психует, ревнует к тебе.
— К кому? Кого?
— Да мало ли. К Анне Львовне, та как дочь тебя приняла… а может к хозяину.
— Вот еще, что за глупости.
— Да ладно, не мое это дело. Жуй, — ставит передо мной тарелку со свежей выпечкой. — А то лица на тебе нет.
И правда, я сегодня позавтракать не успела, проспала. И Зоя, зная это, словно специально держала меня подальше от кухни.
— У Зойки день рождения завтра. Двадцать восемь, тридцатник почти, вот и бесится.
— А чего беситься, отличный возраст.
— Тебе сколько, Маша?
— Двадцать три…
— Вот когда к тридцатке доберешься, тогда судить будешь.
— Хотите сказать, она меня из-за возраста не любит?
— Понятия не имею. Мне оно и не интересно. Но не люблю, когда обижают ни за что человека.
— Спасибо.
— Мне Анна Львовна поручила за тобой приглядывать.
От этих слов теплеет на душе.
— Спасибо вам большое. Хорошо, что Зоя тут одна такая…
Лукавлю, для меня главная проблема в этом доме не стервозная служанка… а хозяин, вызывающий очень противоречивые, и очень сильные эмоции.
— Владимир очень добрый. Тебе незачем бояться его. — Произносит Дарья, а я подпрыгиваю — неужели опять озвучила свои сокровенные мысли?
— Я и не говорила, что боюсь. Но…
Осекаюсь, не знаю как сформулировать то, что испытываю к хозяину дома. На память приходит наша вчерашняя встреча после моего купания, и чувствую, что щеки начинают гореть…
— Вот и хорошо, ничего не бойся, — подводит черту под темой хозяина Дарья Петровна. Видимо решила, что некрасиво это обсуждать, и я с ней полностью согласна. А уж в следующую минуту и вовсе полна благодарности, что кухарка закруглила этот разговор, потому что в кухню заходит… предмет обсуждения собственной персоной.
Только не сразу понимаю, что это он. Другой человек… Дубровский, да. Но побрит, подстрижен. Глаза голубые, огромные, смотрят на меня пронзительно, кажется, что сейчас утону в этой лазури, потеряю себя безвозвратно. Он невероятно красив. Я об этом, конечно догадывалась, даже под бородой и лохматой копной угадывалась порода. Но то, что увидела сейчас, причем так неожиданно, стало сильнейшим потрясением. Меня словно накрыла огромная волна.
Не знаю что сказать, как отреагировать, столько чувств сразу нахлынуло, и восхищение, и потрясение, и смущение — ведь только о нем говорили… Внутри все поет, или нет, скорее визжит от столь резкого всплеска эмоций. Понимаю, что еще долго буду переживать этот момент внутри, снова и снова. Но сейчас — не контролирую себя абсолютно. Полный нокаут… «Очнись, дура, — шепчет мне внутренний голос. — Уставилась, как баран на новые ворота, позорище. Может, он по делу пришел, вытащи хоть бублик изо рта…»
Осознав в эту минуту, какое позорное зрелище являю собой, вскакиваю со стула. Смотрю вопросительно, ожидая, что Дубровский озвучит причину своего появления. Но он молчит, я тоже молчу, и видимо, кухарка тоже поддалась этой атмосфере гнетущей тишины. Только жужжание залетевшей на кухню мухи и слышно…
Паузу нарушает хозяин дома. Ставит передо мной какой-то предмет (не могу сфокусировать зрение, понять, что это), и буркает:
— Вот, вещи твои.
И выходит за дверь.
— Ну вот видишь, я говорила, что Владимир Андреевич замечательный. Надо же, чемодан принес тебе. А красивый то какой! Я таких и не видала никогда. Интересно, где взял.
Причитания кухарки приводят меня в чувство. Пялюсь на свой чемодан. И правда, где Дубровский взял его? Неужели ездил к Светлане? Но как… Карл сказал?
Конечно же! Если пожелает, богач-отшельник может получить любую информацию… И, видимо, пожелал. Но почему сейчас? Не сразу…
Это намек? Чемодан — значит пора отправляться восвояси?
Что я теперь должна думать? И как спросить, если до сих пор сердце колотится и болит. Мне не вынести еще одной встречи, разговора. Лучше бы он оставался лешим! Не так опасно для окружающих… Такая красота как у него — смертельна для романтичного женского сердца. Теперь я боюсь Дубровского еще сильнее…
— Что с тобой, деточка? — доносится, словно сквозь вату, до меня голос кухарки.
— Простите? Что вы сказали? — переспрашиваю, чувствуя, что на какое-то время не то что нить разговора потеряла, меня вообще в параллельную вселенную вынесло…
— Ты очень бледная… Испугала меня. Давай, еще чаю сделаю, покрепче, послаще.
У меня и правда голова кружится, киваю Дарье Петровне, и она поворачивается к электрическому чайнику, начинает хлопотать…
— Ты это, не разболейся, милая. Я же никак не скажу новость — в кафе завтра идем. Ты тоже.
— Зачем? — удивляюсь странной новости.
— Так ведь у Зои день рождения. Мы там всегда отмечаем, традиция. Кухня отличная. Иногда и поварихам, знаешь ли, отдыхать надо.
— Конечно, я с вами согласна. Но зачем мне на день рождения Зои идти, она меня терпеть не может…