Тайфун Дубровского
Шрифт:
Я все равно мог с легкостью покинуть это заведение. Но тогда дошло бы до матери, а я этого не хотел. Примчится, начнет причитать… Поэтому лучше вести себя прилично.
Брат, зная мой характер, и что только страх приезда причитающей матери может на меня повлиять, первые трое суток не навещал и не звонил. На четвертые появился в дорогущем деловом костюме с иголочки.
— Прервал подписание какого-нибудь контракта ради меня? — не могу удержаться от ехидного подкола.
— Хуже. Я с репетиции собственной свадьбы, — отвечает хмуро Николай.
— Не стоило ради меня отменять,
— Переживал за тебя, братишка.
— Это твоя клиника, твои врачи, ты был в курсе каждого укола, так чего переживал.
— Меня волнуют причины. Опять за старое взялся? Зачем в драку полез? Тем более видел, что у противника нож.
— Соскучился по острым ощущениям…
— Вот именно это меня и пугает! Твоя скука, тоска. Жениться тебе надо…
— Не суди по себе, — начинаю ржать как конь.
— Зря смеешься, — обиженно отвечает Николай. — Я очень счастлив.
— Рад за тебя, братишка. Но это не по мне.
— Ладно, закроем бабскую тему, — вздыхает Коля. — Объясни лучше, что ты не поделил с этим уголовником.
— Не поверишь, за прислугу заступился, — улыбаюсь.
— Шутишь?
— Нисколько.
— Это… уже совсем, Володь. Надо было вызвать полицию.
— Не по мне, ты же знаешь. Сам разобрался. А что в плечо пырнули, фигня. Заживет.
— Ага, вот только если мать узнает об этой фигне, мало тебе не покажется, — усмехается Николай. — Мигом примчится…
— Не смей ей говорить, — резко дергаю раненой рукой и морщусь от боли.
— Тогда договор — ты лежишь, как послушный мальчик, пока врачи выписку не разрешат, не рвешься в свой замшелый замок. А я молчу и ни словечка маман. Она сейчас кстати неподалеку, в Монте-Карло. Прискачет, оглянуться не успеешь.
— Согласен. — Вырывается у меня излишне поспешно.
— И на свадьбу придешь. Она через две недели.
— Я так долго тут валяться не собираюсь! Не отпустят — сам свалю…
— Лежишь не меньше недели. Потом так и быть, самолет к твоим услугам. Но на свадьбу…
— Договорились. Ты это… извини, глаза слипаются.
— Конечно, братец. — Николай подходит к постели и заботливо поправляет мне подушку. — Еще что-нибудь нужно?
— Нет… если что, медсестру позову.
— Ага, точно. — Брат подмигивает мне. — Они тут очень симпатичные. Как на подбор.
— Из нас троих бабником вроде Сашка всегда числился, — не удерживаюсь от шпильки. — Или перед свадьбой накрывает?
— Кто разберет… Но у меня-то с личной жизнью все в порядке, Сашка — неисправим, а вот за тебя — волнуемся.
— Все у меня отлично.
— Ага, уже за прислугу в драку кидаешься.
— Ну а кто тебе сказал, что она хуже твоих медсестричек?
— Да ты что? — глаза Николая загораются любопытством. — Так, с этого места поподробнее.
— Ни за что. Ты уходил. Мы обо всем договорились. У меня тихий час, — выразительно показываю глазами на медсестру, и правда довольно хорошенькую, нерешительно переминающуюся с ноги на ногу в дверях.
— Считай, что тебе повезло, — недовольно ворчит Николай. — Но мы еще вернемся к этому разговору.
Брат уходит, мне делают перевязку и укол антибиотика, а я прокручиваю наш разговор с братом.
Заступился за прислугу.
Некрасиво прозвучало. Грубо. Мария этого не заслуживает. Да и не в этом даже дело. А в том, что сам себе солгал. Ведь никогда к ней, как к горничной, наемной рабочей силе, не относился…
Черт, почему я не могу перестать думать о ней! Как будто она постоянно рядом, как когда-то было с Изабеллой. Ее образ захватил меня целиком. Могу врать себе, что она просто забавляет меня, что странная… И эта вечная ее манера попадать в идиотские неприятности… манит меня. Я в ней словно душу родственную почувствовал, такую же безбашенную. Я сходил с ума от ее внешности. Эти черные волосы, глубокие, как два таинственных колодца, карие глаза, острый подбородок, высокие скулы. Рост, гибкость, кошачья грациозность. Она слишком хороша, а потому опасна. Лучше держаться от Маши подальше. Может, уволить ее к чертовой матери?
Но понимал, что не смогу. Не готов отпустить ее.
Через неделю я уже выть был готов от тоски. Не мог дождаться, когда меня выпустят, хуже тюрьмы мне эта больничка, поперек горла встала.
Наконец, на самолете, как и обещал старший брат, меня отвезли домой. Брат не смог приехать, и его терзали угрызения совести. Звонил мне каждый час в результате, пока до самолета добирался, когда сели уже на родине, пока ехали до замка… Я уже психануть был готов и съязвить что одной матери-наседки с меня достаточно. И разговоры про торжество близящееся раздражали. Ведь лучшая подруга будущей жены Николая — Изабелла. Брат понимал, что если приеду — встреча будет для меня болезненной. Но все равно настаивал. Его позиция: расстался с бабой — забудь, вычеркни. Никаких сожалений. Он так и с первой женой расстался. Не говоря уже о многочисленных любовницах. Он считал, что я склонен к излишней драматизации. И всегда критиковал меня за это.
Я бы и рад был следовать его советам. Но пока не получалось. Как ни настраивал себя, соскучился по Машке до одури. Медитировал, что от нее подальше держаться надо… все равно, всей душой к ней стремился. И ненавидел себя за это.
Короче, эмоции рвали на части.
А тут еще перемены. Дерзкую, никогда не унывающую, всегда готовую дать отпор Машу из Москвы, как подменили. Ее место заняла трепетная, невероятно услужливая, явно сходящая с ума от чувства вины, девица. Которая окружила меня заботой, лаской, вниманием. Это было приятно, что сказать. Но в то же время… ненатурально. Я не хотел доброты из чувства вины. Меня это бесило. Несколько раз пытался объяснить, что в том, что меня ранили — нет ее вины. Скорее причина — моя собственная глупость, безбашенность и нетрезвое состояние. Если бы не выпил столько в тот вечер, наблюдая за Машей, желая ее и не решаясь подойти… в бараний рог бы того мужика скрутил. Ну и ярость подвела. Когда увидел насмерть перепуганную девчонку, за которой несется здоровый бугай… все красной пеленой заволокло…