Тайна Черного дома
Шрифт:
Выдающиеся способности, отсутствие трафарета в работе или, как принято говорить, «почерка», не давало возможности напасть на его след. По паспорту он был гражданином Канады, но большую часть жизни проводил в странах Бенилюкса.
Однажды до него дошел слух, что в Праге умирает то ли интендантский полковник, то ли даже генерал Врангелевской армии. Кадушкин пытался представить себе, сколько же этому господину теперь лет, и не мог. Не сто двадцать же в самом деле! Но из дошедших слухов получилось, что интендант этот «знает что-то важное». Кадушкин сразу же загорелся и решил на время отложить
Александру Аскольдовичу не составило особого труда на время стать господином Голышевым Юрием Владимировичем. А Голышев настоящий, шестидесятилетний официант из бистро у Блошиного рынка в Париже, около недели просидел под домашним арестом, получив за это компенсацию в сумме пяти тысяч долларов. Он бы, наверное, и без этого не поехал в Прагу ни при какой погоде. Но у Кадушкина всегда все должно быть чисто!
И вот в Прагу, на улицу Королевскую явился Голышев Ю. В., чтобы проведать своего двоюродного деда, Голышева Евграфа Георгиевича, а возможно, и попрощаться с ним.
Неожиданные подарки, теплое внимание и удивительное достоинство, с которым держался Юрий, растрогали старика. И он поведал ему о многом…
— И он стал чертить мне карту! — продолжал рассказывать Кадушкин Луке. — В свое время я вам ее покажу. Но вы представляете, что это было за черчение!
Выслушав, Лука не удержался, чтобы не рассказать Кадушкину об очень популярном в СССР романе Ильфа и Петрова, где происходила удивительно похожая история.
— То есть вы не верите?!
Лука неопределенно пожал плечами.
— Вы не правы, мой друг! — нервно проговорил Кадушкин. — Я живу на свете несколько дольше вас и знаю, чему можно верить и чему нет. На что можно полагаться и что следует отмести сразу. Без ложной скромности скажу вам, что проколов еще в этом отношении не было.
— Ну, положим. Тогда скажите, почему он стал чертить лишь теперь и не сделал этого раньше?
— Представьте, я задал ему точно такой же вопрос. Он ответил, что и так прекрасно знает, где это лежит. И в этом идиотском ответе есть своя логика. Кстати, я просто не понимаю знаменитых пиратов, которые непременно оставляли карты и описания пути к своим сокровищам. Зачем? Ведь такое запоминается навеки!
Лука до мельчайших подробностей вспомнил то место, где они закопали алмаз, и подумал, что Кадушкин прав.
— Но некоторые аргументы мне все-таки приходят на ум, — продолжал Кадушкин, — по-видимому, они опасались перегрызания глоток, которое устроят кладоискатели после их смерти! — Кадушкин рассмеялся. — А между тем речь идет о части царской казны!
— То у Колчака, то вдруг у Врангеля…
— Это была действительно казна, мой друг. И ее надо было делить! И кстати, как бы вы объяснили, что он так воевал, этот прекрасный барон, буквально ни в чем себе не отказывая? Эти укрепления на Сиваше — вы представляете, сколько это могло стоить?!
Лука никогда не задумывался над подобными вещами и поэтому ему ничего не оставалось, как развести руками.
— Если вы сошлетесь на помощь Запада, на Антанту, то это чушь собачья, извините великодушно. Они всегда думали только о том, как русских удушить, что им практически и удалось сегодня.
— Но почему же такой секрет…
— Достался жалкому интендантишке? Не ведаю. И справки наводить не стоит!
— Да я, собственно…
— Понимаю. Тем не менее на всякий случай говорю вам, что фамилию я назвал вымышленную.
Лука не скрывал своего удивления, но промолчал.
— А как вы думали? — воскликнул Кадушкин. — Могу ли я вам сообщить фамилию русского офицера, у которого обманом выманили важнейший государственный секрет?!
Надо сказать, он совершенно спокойно рассказывал о своих, мягко говоря, не совсем чистых делах, будто речь шла о ком-то другом, будто он был всего лишь биографом великого проходимца Кадушкина.
И вот они стояли на площадке перед той горой, где будто бы должен быть вход в пещеру. Но входа никакого не было.
— Должен быть здесь! — проговорил Кадушкин возбужденно. — Ищи, Егор!
Якут Егор Федотов, тот самый, что в первый раз явился перед Лукой в каратистском обмундировании, взял некое подобие карты — лист пожелтевшей бумаги в прозрачном целлофановом футляре. Лука попытался взглянуть на эту карту и наткнулся на жесткий, пронизывающий насквозь взгляд якута.
— Можно, Егор, ему можно… — усмехнулся Кадушкин.
Лука ничего не мог понять в странной паутине линий, проведенных дрожащей, явно старческой рукой. Где-то посредине было выведено слово «Входъ». А над всем документом повисла надпись: «Подножие горы Кара-Кара, от восточного склона». Лука растерянным взглядом окинул кусты, камни, несколько молодых деревьев орешника, стараясь соотнести реальность с этими по меньшей мере странными линиями.
Якут вслед за Лукой оглядел площадку перед черной скальной громадиной. Недаром она и звалась Кара-Кара, то есть чернее черного, если переводить буквально. Помедлив какое-то время, он подошел к огромному валуну.
— Думаю, здесь!..
— Почему именно здесь? — спросил Кадушкин нетерпеливо и несколько раздраженно.
— А где же еще? — пожал плечами якут. — Видишь, к этому камню как бы приспособлен уклон. Здесь естественно предположить карстовый провал. И на карте указано…
— Да при чем тут карта?! Эта карта — бред сумасшедшего! — показал головой Кадушкин, словно бы не он затеял всю эту историю, поверил выжившему из ума интенданту и его карте.
— Будь это бред дурака — дело плохо. А бред сумасшедшего вполне надежное руководство к действию. Надо только понять его безумную логику… — Егор говорил спокойно, рассудительно, будто речь шла о погоде на завтра.
— Вот, Лука Васильевич, рекомендую: следопыт-гений. Монтигомо и вся его братия просто никто по сравнению с Егором Федотовым! — сказал Кадушкин не без желчи.
— А вход все равно там! — повторил невозмутимо якут.
— Так ты что, предлагаешь сдвинуть эту махину? Представляешь, сколько она весит?