Тайна генерала Багратиона
Шрифт:
Прочитав сей государственный документ, московские дворяне, точно не знавшие (как и другие жители страны), каков исход битвы при Аустерлице, решили, что к ним едет легендарный и единственный ее герой.
Первый прием в честь Багратиона устроил в своем особняке князь Хованский. Зал украсили в военном духе: оружие, знамена, кивера, кирасирские каски и. портрет Петра Ивановича. Прекрасные юные девы, одетые в древнегреческие туники дочь Хованского Наталья, сестры Валуевы и Нелединская декламировали стихи, посвященные подвигам генерала, и вручили ему лавровый венок. Потом состоялся многолюдный и роскошный бал.
В Английском клубе народу
Октябрь 1810 года выдался дождливым. Но дороги еще находились в хорошем состоянии. До глубокой осенней распутицы было недалеко. Правда, пока экипажи и кареты шли по тракту с обычной скоростью, и путешествие из Петербурга в Москву занимало шесть-семь дней.
Дядя, человек в возрасте шестидесяти лет, немало на своем веку испытавший, встретил знаменитого племянника радушно. Они давно не виделись. Накопилось много семейных новостей, и за ужином Петр Иванович терпеливо слушал его пространные рассказы о свадьбах сыновей и дочерей, о рождении внуков, о тяжких болезнях престарелых родственников и общих знакомых.
Вдруг Кирилл Александрович, положив нож и вилку, которыми он отделял жареное мясо барашка от кости, спросил:
— Скажи мне, Петруша, зачем ты приехал в Москву?
Генерал от инфантерии удивился:
— Просто так. Получил отпуск и приехал.
— А знаешь, тут много говорят о твоей размолвке с государем.
— Какой размолвке? Ничего не было.
— Тебя не видят в Зимнем дворце, — осторожно продолжал дядя.
— Ну и что? Занимаюсь я своим полком, живу на даче в Павловске. Часто бываю на обедах у вдовствующей императрицы Марии Федоровны.
— Как прошел твой отпуск в Вене?
— Превосходно! — уверенно ответил Багратион.
— В добром ли здравии супруга?
— Екатерина Павловна все еще лечится. Доктора говорят, северный климат ей противопоказан.
— Но ты помирился с ней? — дядя посмотрел на родственника внимательно, наконец отрезал кусочек мяса и положил его в рот.
Конечно, генерал знал о сплетнях, которые распускают о семейной жизни его недоброжелатели. Целью их нелепых, злобных выдумок обычно являлась княгиня Багратион, но и князя великосветские болтуны не щадили. Излюбленным сюжетом для толков была их свадьба, свершившаяся якобы только по приказу императора Павла, затем — отъезд молодой супруги из Санкт-Петербурга в Дрезден, ее нежелание возвращаться в Россию. Но менее всего волновали Петра Ивановича суждения глупых людей, мечтающих разрушать репутации тех, кто возвышается над ними, чьи поступки и решения недоступны их куцему сознанию.
— Любезный мой дядюшка, — начал он, стараясь говорить непринужденно и свободно, — уж вам-то более, чем прочим, известны служба моя и вся жизнь. Никогда, слышите, никогда я не
— Вот как? — озадаченно произнес Кирилл Александрович. — И что же ты теперь будешь делать?
— Ждать, — коротко ответил Багратион.
На следующий день после завтрака он отправился на прогулку по Петровке. Стояла теплая, солнечная погода, наверное, уже в последний раз в коротком московском бабьем лете. Оделся князь довольно легко: армейский картуз с темно-зеленой тульей и темнозеленый же форменный сюртук, но без орденов и золотых генеральских эполет, поскольку Петр Иванович хотел затеряться в толпе и не привлекать к себе внимания. В Санкт-Петербурге такие вольности не дозволялись, но в Москве, непритязательной и демократичной, обычно сходили с рук.
По улице спешили вечно озабоченные чем-то москвичи, проезжали, стуча колесами по булыжной мостовой, экипажи и кареты. Генерал от инфантерии дошел до Бульварного кольца с его деревьями, понемногу теряющими листву. Редкие скамейки занимали няньки с детьми или молодые франты в цилиндрах и с тросточками.
Петр Иванович снова вернулся на Петровку. Метров за сто от особняка князей Щербатовых располагался тот самый Английский клуб, где весной 1806 года устроила ему пышную встречу московская знать.
Шальная мысль мелькнула у Багратиона, и он направился к зданию с колоннадой, решив войти в него. Но дорогу ему преградил дородный швейцар в ливрее, роскошно расшитой золотыми галунами:
— Вы куда, ваше благородие? — спросил привратник.
— Хочу, братец, у вас газеты почитать, — ответил генерал.
Английский клуб действительно славился не только замечательной кухней, но и читальным залом, где выписывали все мало-мальски заметные российские и европейские периодические издания. Сидя в мягких креслах, в полной тишине можно было полистать подшивки не только венской «Vinner Zeitunng», ставшей ему почти родной, но и берлинской «Berliner Zeitung», и парижской «Monitor».
— Посторонним хода нет, — сказал швейцар.
— Я член Английского клуба.
— Вы, ваше благородие? — смерил его недоверчивым взглядом швейцар. — Не может того быть. Таких в клуб не принимают.
— Вот что, братец. Позови-ка главного распорядителя. Пусть он проверит списки. Я князь Багратион.
Недоразумение разрешилось, но не так скоро, как думал генерал от инфантерии. Главный распорядитель тоже не узнал его в лицо, он недавно занял эту должность. Потом служитель провел его в зал и принес свои извинения. Оправдание у него имелось: слишком давно герой Шенграбена и Аустерлица не появлялся здесь, слишком просто он оделся для визита. Тон в Английском клубе задавали князь Хованский, князь Щербатов, князь Голицын, граф Ростопчин, граф Гудович и другие титулованные и несметно богатые московские жители.
Остроумец, способный на дикие, совершенно необъяснимые выходки, обер-камергер двора Его Императорского Величества граф Федор Ростопчин, которому Екатерина Вторая дала прозвище «сумасшедший Федька», тогда еще не принял на себя роль русского патриота, как то случилось летом 1812 года. Он изъяснялся исключительно по-французски, женился на католичке, детей отправил учиться в Швейцарию. Встретив в тот день в Английском клубе Петра Ивановича в скромном армейском сюртуке, Ростопчин был вынужден перейти на родной язык, и это потрясло впечатлительного графа необычайно.