Тайна «Красной Москвы»
Шрифт:
До деревни я еле доехала. Начался сильный снег, дорогу замело в считаные минуты. Я подключила полный привод в своей «Тойоте», это облегчило мне вождение. Но машины в соседних рядах виляли из стороны в сторону, и мне пару раз казалось, что столкновения не избежать. Но, к счастью, все-таки обошлось без вмятин-царапин-разбитых фар.
На нашем участке вовсю кипела работа — соседка Настя с детишками, Софией Павловной и Роби Вильямсом лепили снеговика (вообще девочку, ровесницу и подружку моей Даринки, звали Соней, но она была такой серьезной леди, что как-то невольно мы привыкли к ней обращаться по имени-отчеству. А «Роби Вильямса», щекастого пузырька
— Ты не возражаешь? — спросила Настя, когда я вышла из машины. — У нас на участке стройматериалы. Такой бардак, даже снежную бабу поставить негде. Вот решили у вас.
— Да вы что, я только рада! Правильно сделали! Скоро Даринку заберу — а тут у нас такой красавец!
— Это не красавец, а красавица. Я ей накрашу губки и ногти и дам свою сумочку, — поправила меня София Павловна, голубоглазый ангелочек в розовой шапке. — Девочке нельзя без сумочки.
Настя улыбнулась и закатила глаза. София Павловна с младенчества была увлечена нарядами и косметикой, книжек не признавала в принципе, а успокоить ее любое горе мог только журнал «Космополитен».
Подхватив на руки Роби Вильямса (он открыл ротик, собираясь зареветь, но потом передумал и показал пальчиком на воробья, спикировавшего снеговику на голову), я предложила:
— Соседи, давайте я вам чая-какао принесу. Не жарко сегодня.
Настя покачала головой:
— Лучше пошли к нам. Мы глинтвейн делали, выпьем по стаканчику.
Больше всего на свете мне сейчас хотелось глинтвейна. А еще общества дочки с мужем, и чтобы вся эта дикая кровавая история закончилась (или еще лучше — чтобы она не начиналась). Но наверное, идти в гости к соседям мне сейчас не стоит.
— Мне надо сделать срочную работу, — объяснила я Насте и, передав ей все-таки пустившего слезу Роби Вильямса, пошла в коттедж.
Мне хотелось, чтобы соседи возились со снеговиком на нашем участке как можно дольше.
Но через полчаса они ушли в свой дом.
А потом стемнело, и страх опять стал терзать меня самыми мрачными предположениями и вездесущими угрозами.
Заварив себе чаю с мятой, я расположилась в гостиной, включила на ноутбуке комедию — и неожиданно для себя самой задремала.
Меня разбудил грохот в цокольном этаже.
Я бросилась вниз и поняла, что все кончено.
Миронов с парой оперативников задержали именно того человека, что я и предполагала, — актера Антона Гречко, мужа Екатерины Савицкой.
«Да быть такого не может, он же нормальный чувак, оперов в сериалах играет, — убеждал меня следователь несколькими часами ранее. — Мы этого мужика как своего в доску парня уважаем».
Я предложила ему проверить, если ли в базе МВД отпечатки пальцев «своего в доску парня». Миронов сделал пару звонков и сник.
Но похоже, до последнего в сердце Владлена Ильича жила надежда, что я, баба-дура-блондинка, все перепутала.
Миронов защелкнул на запястьях Антона наручники и охрипшим голосом поинтересовался:
— Ну, нафига? Нафига тебе все это надо было? Я ж, блин, всегда тебя по телику смотрел. Я у тебя автограф хотел взять. А ты…
— А что — я? Да что вы все знаете обо мне?! О нас с Катей?!
…О том, что папа работает в КГБ, в детстве Антон не знал. Отец уходил на работу в гражданской одежде, да и друзья его, заходившие в гости, военной формы не носили. Только по праздникам, когда все собирались в клубе, папа надевал китель, белую праздничную рубашку. А на некоторых дяденьках, как заприметил Антоша, даже была кобура,
— Внимание все! Сейчас Антон Гречко исполнит вам композицию собственного сочинения! — провозглашает Антон и бежит к пианино.
Он врет — пианино у них дома нет, и никакой композиции собственного сочинения соответственно тоже. Ну и что с того? Можно открыть лакированную крышку и стучать по любым клавишам, какие под руку подвернутся. Никто же не знает, что Антон не умеет играть. А дяденьки из телевизора, кажется, тоже так делают — колотят по клавишам без разбора и при этом хмурятся, выкатывают глаза или надувают щеки. А еще они нервно откидывают назад волосы. Пожалуйста, пожалуйста — Антон изобразит все это мгновенно.
А можно не бежать к пианино. Можно станцевать — хоть «Лебединое озеро», хоть вальс. Можно спеть песню, прочитать стихи…
Конечно, Антон устраивает концерты и дома, для мамы и папы. Родители хвалят его и хлопают. Но зал и сцена в клубе — это совсем другое дело. Сразу, как только Антон впервые увидел сцену — он понял, что ему обязательно надо туда. Там, только там, происходит настоящее чудо! Только там живет сказка — в этом полумраке, пахнущем пылью, духами, костюмами, тайной. Сцена — самое невероятное живое существо, какое только может быть. На нее смотрят люди, они аплодируют. Их взгляды запускают звонкие серебристые водопады энергии, разбивающиеся о сцену миллионами хрустальных капель. В общем, сцена — это сцена. Лишь в этом месте происходит сказка. А книжки про принцев и принцесс — ерунда полная.
Антон не понимал, какая сила влечет его на сцену. Но те мгновения, когда он стоял на ней и чувствовал устремленное на себя внимание зала, были самыми-самыми счастливыми в его жизни. Он не испытывал ни капли смущения. Просто старался быстрее, как можно быстрее, прочитать стихотворение, спародировать застывшего ведущего, станцевать только что придуманный танец.
У него имелась лишь пара минут. Потом мама добиралась до сцены, ведущий отбирал микрофон и объявлял:
— Импровизация маленького артиста закончена. А сейчас перед вами выступает…
— Антоша, ты не должен так себя вести. Это неприлично, — выговаривала позже мама, угрожая в наказание не купить мороженое (но потом забывала о своей страшной угрозе и все равно покупала).
А отец за него вступался:
— Ну и зачем ты его оттуда вытащила? Уж Антон наш поет-пляшет получше этих толстых девок из местной самодеятельности…