Тайна могильного креста
Шрифт:
Но однажды привычная череда дней была прервана важным событием.
Как-то после обеда, когда на улице лил дождь, княжна прилегла и не успела погрузиться в сладостные мечты, как в светлицу вбежала Малуша. По ее испуганному лицу Всеславна поняла: что-то произошло, и сердце ее тревожно забилось. «Неужели?»
— Малуша, милая, что с ним?..
— Нет-нет, — поспешно успокоила та княжну, — но тебя спрашивает какой-то гонец с Киева.
— Проси, — княжна набросила широкую, черного бархата, накидку.
В комнату вошел высокий мужчина. Он был в длинном чапане. Глубокий капюшон скрывал
— Что, не признала, княжна? — Голос звучал чуть насмешливо. — Постарел, видать… А ты хороша, ой, хороша! Невеста… Чупрыня я, помнишь такого? Кто тебе первую земляничку носил?
— Дядя Чупрыня! — просияв, девушка бросилась ему на шею.
— Осторожно, дочка, измокнешь. Вишь, я какой, сколь налил. Ты уж прости меня…
— Да уберут сейчас, а ты ступай в горницу. Сними мокрое, найдем, во что тебя переодеть.
— Да нет, идти мне надо. Вот бумагу тебе доставил. От тетки, тьфу ты, от княгини, — виновато поправился он.
Неторопливо расстегнув пуговицы, Чупрыня долго копался за пазухой и наконец достал измятое свернутое трубкой послание. Всеславна приняла его с трепетом. Еще не читая, почувствовала, что оно повлияет на ее дальнейшую судьбу, что оно рушит ее сокровенные думы. Читать при госте не хотела, а выпроводить его просто так не могла. Девушка положила письмо на столик и, взяв Чупрыню за руку, попробовала повести за собой. Гонец уперся.
— Спасибо за хлеб-соль, но не могу, — мотнул Чупрыня головой так, что длинные волосы закрыли лицо. — Дружка давнего встретил, обещал ему вернуться быстро. Другой раз… Да свидимся еще, мне велено тебя дождаться… Когда велите ехать?
— Куда ехать?
— Дак велено без тебя не вертаться.
— Случилось что? — с испугом спросила княжна.
— Да не знаю. Велено тебе передать бумагу и ждать тебя. Ну, бувайте. Пойду я…
Не успели его шаги стихнуть за дверью, Всеславна бросилась к письму. Тон письма и само написание букв поразили ее. Тетка так не писала — она любила выводить вензеля. Это же была какая-то грубая, жесткая рука. Если бы не Чупрыня, княжна вернула бы послание. Но появившееся было сомнение сменилось тревогой, когда девушка прочитала, что здоровье дяди в опасности. Эта весть поразила ее нежное сердце. Всеславна тут же приняла решение ехать.
Погода налаживалась. Дождь прекратился. Князь Василий ее поездке не возражал.
— Я дам тебе охрану, — сказал он серьезно. — Когда поедешь?
Для девушки это был самый больной вопрос. Сердце разрывалось — жаль было тетю, у которой сильно заболел муж, но как можно было уехать, не повидав того, кому обязана жизнью, кто намертво приковал ее сердце?
— Не знаю, — тихо ответила она и смахнула выступившие слезы концом наброшенного на плечи платочка. Всеславна не посвящала брата в свои сердечные тайны, считая его еще маленьким. Но суровые будни сделали из мальчика не по годам созревшего мужчину.
— Я ему все скажу, — так же тихо проговорил
— Спасибо, Василек! — порывисто обняв его, девушка побежала в дом. Отъезд был назначен через четыре дня.
Оставив недоброжелательный стольный град, Сеча повел отряд домой одному ему знакомой ближней дорогой, хотя и трудной. Она пролегала лесом, зато когда вырвалась на открытые места, воинам предстала мирная чарующая картина. Хлеба поспели, тяжелый колос гнул стебли к земле. Урожай был добрый. Вовсю шла уборка — любо было смотреть, как орудовали смерды серпами. Воевода невольно залюбовался этой картиной.
— Знаешь, — обратился он к гриду, — в душе я хлебороб. Дед мой землю пахал, да и отец начинал хлебопашцем. А вот тяжкая наша жизнь сделала меня воином. Зато здесь, — он приложил руку к сердцу, — до сих пор сохранилась тяга к земле. Порой так хочется взять в руки косу или серп и, как эти смерды, работать, работать…
Сердце Аскольда неудержимо рвалось вперед, к родным местам. Несмотря на то что отряд двигался ходко, порой не жалея коней, ему казалось, что едут медленно, и юноша все стремился вырваться вперед. Только осуждающий взгляд отца заставлял сдерживать коня. На одном из привалов отец сказал:
— Дойдем до «скифского князя», оттуда дорога тебе известна, и ступай с Богом.
К заветному месту вышли внезапно. Лес расступился — и вот оно предстало перед отрядом. На холме возвышалось каменное изваяние вровень человеческому росту. Немигающими глазами оно смотрело на восток — туда, где остались родные степные просторы. Кроткий сиротливый взгляд вечно печалился о покинутой навсегда земле…
За холмом начиналась знакомая дорога. Аскольд махнул отцу рукой, стегнул коня и понесся, обгоняя ветер. За ним бросились несколько всадников, в основном его друзья, такие же нетерпеливые, как сын воеводы.
Всеславна не находила себе места, уже дважды откладывала отъезд и понимала, что больше этого делать нельзя. Ее и так мучили угрызения совести перед тетей, но девушка ничего не могла с собой поделать.
Чупрыня бывал в доме часто. Каждый его приход для княжны был сущим наказанием. Мужчина стоял молча, топчась на месте, и только серые глаза смотрели с укоризной, когда Всеславна очередной раз говорила:
— Завтра.
Киевлянин, кряхтя в ответ, разворачивался неловко, как ладья с неумелым кормчим, и вразвалку спускался по скрипучим ступеням. После его посещения девушка бросалась в спальню, и горькие слезы текли по ее лицу. В эти минуты она чувствовала себя глубоко несчастной.
Все же день отъезда наступил. Всеславна твердо приняла решение: ехать завтра. Теперь она корила себя, что попусту потратила столько времени, и хотела ехать как можно скорее, чтобы скорее вернуться. Оставшийся день и часть ночи прошли в сборах. Утомленная суетой, девушка прилегла далеко за полночь.
Когда проснулась, уже светало и за окном вовсю кипела жизнь. У повозки, запряженной цугом, хлопотали два мужика. Верховые кони у привязи подбирали с земли остатки просыпанного овса. Невдалеке стояла группа собранных по-походному воинов. В растерянности девушка заметалась по светлице: реальность отъезда стояла за порогом.