Тайна Санта-Виттории
Шрифт:
— Я хочу просить только об одном, — сказал он. — Не заставляйте меня выбирать для вас людей.
— Если тебе так больше нравится, я могу сделать выбор сам, — сказал фон Прум.
— Я велел народу не выходить на площадь, покуда вы не прибудете, — сказал Бомболини.
— Ну так что? Что дальше?
— Первый, кто выйдет на площадь, пусть и будет тем, кого вы возьмете первым.
Бомболини видел, что капитан заинтригован.
— Тогда я не замараю своих рук его кровью. И вам, капитан, не нужно будет делать выбора. Решит бог. Или судьба. Вы, может, неверующий, я не знаю. Кто первый выйдет на площадь, на того — волею судьбы — и падет жребий.
— Я бы сказал, что решит скорее не бог, а дьявол, — промолвил фон Прум. Но он улыбался. Эта идея пришлась ему по душе.
В комнату вошел фельдфебель Трауб, за ним следовали два эсэсовца. Бомболини очень удивился, увидав, какие они молоденькие — совсем мальчишки. Капитан повернулся к Бомболини.
— Это для того, значит, чтобы вышло по твоей указке? — сказал он. Ты там уже отобрал, конечно, всех храбрецов, которые должны волею судьбы появиться на площади.
— Нет, это неправда. Если вы мне не верите, велите им, — он указал на эсэсовцев, — начать с меня. Я никого для вас не отбирал.
Фон Прум передал предложение мэра наиболее молодому из эсэсовцев, который, несмотря на его возраст, был, по-видимому, главным.
— Это не имеет значения, — сказал эсэсовец. — Абсолютно никакого значения. Все равно все признаются.
Он говорил небрежно — в нем чувствовался знаток своего дела, и голос его звучал бесстрастно, как бывает у тех, кто убежден в своей правоте.
— Конечно, это не имеет значения, — подтвердил второй эсэсовец. — Просто вопрос времени. Несколькими минутами раньше, несколькими минутами позже, но все равно ни один не выдерживает.
— Да, все они говорят.
— У нас еще не было осечки, — сказал тот, что постарше.
— Да, осечки ни разу не было.
Капитан фон Прум опять повернулся к Бомболини.
— Ладно. Отдадим решение в руки господа бога, — сказал он.
— И мои руки будут чисты, — сказал Бомболини.
— И мои тоже, — сказал фон Прум. Но он улыбался. — Теперь руки запачкает господь бог.
Оба эсэсовца недоумевающие уставились на капитана, и он понял, что, пожалуй, немного переборщил.
Да, эсэсовцы были очень молоденькие и очень чистенькие. Когда они смеялись, а делали они это довольно часто, обнажались их зубы — тоже очень чистые, ровные, крепкие. Если бы потребовалось описать этих молодчиков в трех словах, то прежде всего надо было бы сказать «чистые», потом «молодые», а потом «сильные». Одеты они были не в обычную солдатскую форму, а в черные мундиры с белым кантом, и от черной одежды кожа их казалась еще белее, а глаза еще голубее, а белокурые волосы еще золотистее. Люди разглядывали их, прячась за дверями и на крышах — за печными трубами.
— Они совсем не похожи на чертей, — сказал кто то.
— Черти появляются в разных обличьях, — сказал Пьетросанто.
Они начали вытаскивать свое оборудование из кузова грузовичка, и даже фон Прум помогал им. Раннее утро было прохладно, дышалось легко, и капитан спросил эсэсовцев, не предпочтут ли они проводить свое дознание на вольном воздухе.
— Нет, лучше в помещении, — сказал один из них. — Когда солнце поднимется, станет жарко.
— Вы знаете, это тяжелая работа, — сказал второй. — От нее потеешь и устаешь.
— Попробовали бы вы целое утро напролет выдергивать людям зубы.
— Особенно когда они не хотят, чтобы их выдергивали.
Они понимающе улыбнулись друг другу. У них-то зубов было хоть отбавляй, и они любили так шутить.
Даже Бомболини не мог не оценить аккуратности и точности, с какой они работали. В одно мгновение разгрузили машину и установили свое оборудование. Последним поставили деревянный стол — узкий складной стол, немногим шире гладильной доски, очень похожий на походный операционный. С краев стола свисали три широких, крепких кожаных ремня с тремя большими, крепкими металлическими пряжками.
По одну сторону стола было установлено магнето, к которому эсэсовцы стали подключать электрические провода с маленькими зазубренными металлическими зажимами, похожими на пасть хорька. По другую сторону поставили столик поменьше и на нем разложили какие-то крючки, щипцы, пинцеты, резиновые шланги, хирургические ножницы, металлические скобы, большую воронку, железный крюк вроде абордажного, полукруглое долото, длинный узкий молоток, наручники, паяльную лампу и клещи, напоминающие бараньи рога.
— Вы, я вижу, хоть и молоды, а мастера своего пыточного дела, — сказал капитан фон Прум.
— Мы любим называть себя несколько иначе: мы— команда борцов за правду, — сказал тот, что помоложе. — Мы ездим по всей стране и добываем правду.
Они снова улыбнулись друг другу. В их поведении не было ни малейшего оттенка торжественности.
— Ну, давай мне перчатки, Ганс, — сказал тот, что по моложе. Они уже надели черные резиновые фартуки по верх своих мундиров, и Ганс протянул младшему, которого звали Отто, черные резиновые перчатки, — Иной раз можно здорово перепачкаться, знаете ли, — сказал Отто. — Вам еще никогда не доводилось видеть, как мы работа ем? — спросил он фон Прума.
Капитан отрицательно покачал головой.
— Будете смотреть, привыкнете понемножку, — сказал Отто.
— Будете смотреть — войдете во вкус, — сказал Ганс.
— Я хочу доставить вам удовольствие, Капитан Бомболини, — сказал фон Прум. — Я хочу разрешить вам наблюдать все это. Все,что тут будет происходить.
Отто поглядел на них.
— Ого-го, — сказал он. — Это будет не очень приятное зрелище. Иногда, знаете ли, смотреть на это не так-то легко.