Тайна Шампольона
Шрифт:
Понадобятся еще двадцать лет, чтобы мы дошли до цели. 14 сентября 1822 года Шампольон открыл пылающую дверь, что вела к древнему Египту. В ту ночь он прочитал свои первые иероглифы. Мы торжествовали.
Я написал «мы», но что значит коллектив в личном подвиге? Один-единственный талант преуспел в этом невероятном деле — талант Сегира. И пусть негодует Сильвестр де Саси, который в это не верил; и Ланглес, востоковед жесткий и завистливый, оппозиционер, чей «подвиг» заключался в том, что он отказался присоединиться к экспедиции, — это, кстати, позволило Фаросу его заменить. Пусть не нравится еще и Юнгу, этому несчастному английскому пораженцу. Пусть не нравится и Гамильтону, врагу Александрии, чьи махинации помешали нам доставить во Францию Розеттский камень. Наконец, пусть это не нравится всем, кто хотел уничтожить Шампольона, постоянно вредя его репутации.
Всем им я кричу эти слова: восторжествовал он и никто другой…
Остаются только Морган, Фарос и я; и в этом успехе мы не были совсем уж посторонними. И это «мы», таким образом, чуть-чуть относится и к нам.
Сколько же раз мы думали, что окончательно сели на мель?
Сегир блуждал и отчаивался. Как и ему, нам приходилось сопротивляться неукротимому желанию бросить эти поиски, занимавшие всю нашу жизнь. Отказаться? Мы научились преодолевать неудачи, что следовали друг за другом столько лет. Верить? Это очевидность, когда объявился такой гений.
Сделать раньше?.. Мы вместе шли к расшифровке, работали незаметно, сопровождали нашего героя на этой дороге, полной ловушек, и она вела его к той самой ночи 14 сентября 1822 года, когда, пораженный отблеском столь ярким, что он даже лишился чувств, он наконец понял письменность фараонов. Она изображает «иногда понятия, иногда звуки». Таким образом, это «письменность одновременно изобразительная, символическая и фонетическая в одном тексте, в одной фразе, я бы даже сказал, в одном слове».
Я цитирую Жана-Франсуа Шампольона, ибо не могу лучше резюмировать его открытие. Оно показало нам, что письменность фараонов не сводится к алфавиту. «Звуки» и «понятия»… Потребуются еще годы поисков, чтобы найти смысл каждого знака, но главное, казалось, уже было сделано.
Однако…
Почему же и восемь лет спустя, в 1830 году, меня мучает привкус какой-то незаконченности? Мне шестьдесят. Моя миссия выполнена. Я следующий за Морганом. Я рассказал о наших открытиях в Египте, о похищении Розеттского камня, о возвращении во Францию… Я поведал, как встретился с Шампольоном. Продолжение очень походит на долгое ожидание. История расшифровки? Она еще будет написана. Еще подробно расскажут о том, кто такой Жан-Франсуа Шампольон. О его юности, о его дерзости, о его гении. Иероглифы?
Еще будут утверждать, что в них нет никакой тайны, ибо ее не нашли. Поймут ли при этом хоть на мгновение, что проходят мимо самого главного? Держу пари, еще сто лет этот вопрос даже не возникнет, пока будут слагать стихи о лежащем льве, которого однажды в майское воскресенье 1802 года Сегир нашел на папирусе из Луксора. Как и любую тайну, которая таковой более не является, тайну Древнего Египта провозгласят несуществующей. Фараоны умерли. Их цивилизация принадлежит прошлому. Посетим святилище Долины Смерти, которая заставила нас мечтать. И мы не сегодня-завтра тоже исчезнем.
Но не из-за этого лицо старого ученого, каким я стал, искажает гримаса. Моя смерть — я смеюсь над ней. Тревожит меня не смерть. Я думаю, письменность фараонов все-таки не полностью открылась нам. Буду точнее. Я был таким противником Бонапарта — и даже я в итоге признал, что у тирана были свои резоны. В иероглифических знаках содержатся не только буквы и звуки. Что-то иное? Незамедлительно я добавляю: эта письменность, ведет ли она только к священному, или надо искать еще выше — то есть не менее чем в божественном?
И вот тут-то и появляются мотивы нашего поиска — то, ради чего мы поклялись друг другу никогда не расставаться.
Соединяли ли знаки, высеченные фараонами, Слово Божье с письменностью, изобретенной человеком? Прекрасная гипотеза, выдвинутая в 1802 году в Экс-ан-Провансе, давала проекту императорский ход… С тех пор император умер, не оставив наследника. Его легитимность не пережила его самого, и все указывает на то, что он ошибался. Априори, ничто в находках Шампольона не подтверждает, что фараоны получили свою власть прямо от Бога. Следовательно, тема исчерпана, ибо у нее нет больше смысла. Но отчего тогда все эти безрассудные сомнения заставляют так мучиться исследователя?
— Без сомнения, потому, что мы больше других думали над этой гипотезой. Мы в нее верили. Мы ошиблись. Фараоны все сказали 14 сентября 1822 года. Возвратив их к жизни, Сегир доказал, что фараоны были смертны. Сегир осуществил нашу мечту, и он же ее разрушил. Будь Морган жив, он сказал бы то же самое. Давайте остановимся… Здесь больше нечего делать. Наш поиск завершен. Скоро Бог задует наше пламя. Давайте же воспользуемся его последними отблесками…
Фарос-Ж-Ле Жансем пытается меня успокоить. Этот исключительный человек, этот незаменимый друг хотел бы вылечить меня от навязчивых идей, которые могли испортить то, что осталось от моей жизни. Она была так полна… Зачем же требовать невозможного?
Спасибо, Фарос. Глубокая тебе благодарность за то, что ты так старался прийти мне на помощь, но, увы, говорю тебе, что ты меня не убедил. Я цепляюсь за петлю вопросительного знака, что по ночам не дает мне заснуть. В эти бессонные часы я повторяю слова Моргана: «Отныне нашу историю будешь писать ты…» И я знаю, не умея толком объяснить, что она еще не закончена.
Тому причиной интуиция, и ничего более. Эта проклятая болезнь, интуиция, и ты за это в ответе, Фарос! Ты привил мне вкус к ней. Нет, я больше не рассуждаю. Я сочиняю, ибо если я стану придерживаться фактов, что разумного найдется в нагромождении данных, питающих мое недоумение? Да ничего значительного. Ореол подозрений, которых недостаточно, чтобы показать мне дорогу. Но достаточно ли такого повода, чтобы все бросить? Фарос, ты знаешь — сколько раз мы уже думали, что проиграли? Сколько раз мы должны были бы опустить руки? Сколько раз мы должны были преодолевать невероятное?
— Мы были молоды. Мы были на охоте. С тех пор иероглифы заговорили. Пора отдохнуть и жить приятными воспоминаниями.
Я тебя слышу, Фарос, слышу, как ты утешал меня, когда я чувствовал, что уже нет больше сил. Да, я должен был порассуждать… Потом я закрыл бы глаза, мне этого хотелось все отчаяннее, и пред моим слабеющим взором стали бы проходить картины, что составили бы мое счастье. Да, но для этого я должен положить перо, оставить рабочий стол и забыть настоящее, дабы удобнее стало вспоминать прошлое. И ждать конца.