Тайна Шампольона
Шрифт:
— Поймите меня правильно, моя вера и мои убеждения заставляют меня сомневаться в том, что я вам рассказываю, но все это мне поведал дон Кальмэ. Такой человек не станет понапрасну трепать языком. Я даже написал кюре Буске. И он тоже подтвердил мне эту историю, а еще я располагаю свидетельством каноника Сейси, который бывал у Шампольонов. Все они говорят одно и то же. Считают, что этот ребенок — чудо…
Мне стало как-то не по себе. Я страдал от жары, но рука моя дрожала, когда я записывал эти имена. Буске, Сейси, дон Кальмэ. Они могли бы оказаться полезными, если бы дело дошло… Если? Я тотчас забыл это условие. Сам тон аббата Дюссера уговаривал меня, уверял, что мы вот-вот сделаем огромный шаг к расшифровке.
— «Чудесное» рождение… — Дюссер сморщил лицо, и я продолжил: — Хорошо, пусть чудо. Но зачем вы мне об этом рассказываете?
— В древних языках этот мальчик обладает высшим даром.
Жан-Франсуа изучил латинский язык самостоятельно.
Он просто его расшифровал, слушая, как неграмотная мать воспроизводит текст молитвенника. Он выделил знаки, восстановил слоги, затем слова, которые сравнивал с тем, что произносила его мать. Вскоре он уже читал и писал на латыни. Его учитель дон Кальмэ, который в обмен на гостеприимство Шампольонов взял на себя заботу о воспитании детей, не верил своим глазам.
Бенедиктинец занимался и со старшим мальчиком Жаком-Жозефом. Этот ребенок оказался достаточно способным, чтобы продолжать занятия, и это привело его в коллеж.
Очень скоро он стал секретарем местного отделения академии. Красивая карьера, но классическая. Путь его младшего брата Жана-Франсуа был совсем иным. Дон Кальмэ написал аббату Дюссеру. Мощью и гением ученик обошел его самого.
Аббат отказался отдать мне письмо, написанное доном Кальмэ, однако позволил записать следующий отрывок:
«Этого мальчика переполняет энергия. Мне уже не хватает сил, чтобы управлять столь незаурядным, но бестолковым умом. Он хочет всего, он интересуется всем и охотно перескакивает от словаря растений к словарю древнееврейского.
Только арифметика ему не дается. В остальном он превосходит сверстников и с ними скучает. Я забрал его из школы, поскольку он чересчур быстро выучился. Со мной дело обстоит хуже. Мои знания уже недостаточны, чтобы питать эту голову и глаза, фонтанирующие вопросами. Какой метод применить? Если мы закрываемся с ним, он ревет. На улице я не успеваю бежать за ним следом. Я стар и очень устал. Единственная помощь, которую он мог бы ждать от меня, состоит в том, чтобы помочь ему расти дальше в другом месте. Я убежден, дорогой аббат, что в образовательном учреждении, которым вы руководите, Жан-Франсуа сможет расцвести. Я готов вам его отдать, и если вы принимаете мое предложение, я не без сожаления готов потерять тот свет, который оживляет мои дни и заставляет мена верить в милость Божью. Этот ребенок уникален. Дабы в этом убедиться, посмотрите на него сами. Примите его, прошу вас».
— И вы это сделали?
— Полгода назад. И я вспоминаю об этой встрече, как если бы она произошла сегодня утром. Щупленький мальчик, но его пронизывающий взгляд словно затопил всю комнату.
Овальное лицо, матовая кожа, кудри. Если бы я не знал о его происхождении, я мог бы утверждать, что комнату осветил сам Восток.
Очень быстро аббат Дюссер устроил Жану-Франсуа Шампольону проверку. Результаты превзошли все его ожидания. За несколько недель мальчик справился с текстами Гомера и Вергилия и просил еще…
— Однажды сразу после молитвы и отбоя я отправился в нашу библиотеку. Там горела свеча… Я думал, что застану сборище учеников, занятых уж не знаю какой глупостью. Я шел тихо, но моя обувь выдала меня. При первом же скрипе кто-то метнулся за дальний шкаф. Жан-Франсуа. Он был один. Я кинулся к нему, чтобы подловить. Мальчик держал очень большую книгу и прижимал ее к груди, точно сокровище. Мои глаза не совершенны, но я знаю все книги в нашей библиотеке. Столь большая книга там лишь одна — это Библия. Зачем она ему понадобилась? А это что еще за листки с заметками? Эй!.. Он признался, что изучает Ветхий Завет в оригинальном изложении, а потом столь же естественно сообщил о своем большом проекте: составить хронологию древних народов и проверить по ней данные Библии. Кровь застыла у меня в жилах. Что?! Осмелиться обсуждать основы нашей веры?! Проводить расследование в религиозном учреждении, которое его приняло?! Глубокой ночью и невзирая на правила… Выдумаете, он смутился, забеспокоился? Вовсе нет. Он рассуждал как взрослый, он настойчиво просил моих советов и, оправдывая свое присутствие в библиотеке, утверждал, что уроки отнимают у него слишком много времени и он лишен возможности успешно завершить эту личную работу. В завершение он попросил облегчить его программу обучения. И все это произошло, пока я сидел и не моргая слушал его, вместо того чтобы отчитать этого мальчишку, чьи амбиции таковы, что он задумал подвергнуть критике наши священные тексты…
В тот же миг мне вспомнился Зодиак из Дендеры. Я понимал оцепенение аббата. Атаковать хронологию мира — значит хотеть пересмотра библейских истин. Однако вера аббата не была бессердечна. Он не воспользовался веским поводом, чтобы прогнать ученика.
— Я забыл о правилах нашего учреждения, дабы исследовать душу этого мальчика. Я чувствовал, что он честен, невинен, страстен. Но способен ли он выполнить то, за что хотел взяться? Как узнать, если сия тема по определению превыше меня… — Он улыбнулся, наш отважный аббат. — Ночь, тишина, мы одни в библиотеке… Все благоприятствовало тому, чтобы каждый открыл душу. Я обещал ему помочь, если он искренне признается мне, о чем думает. И тогда он заговорил. — Аббат сделал паузу, чтобы подчеркнуть серьезность того, что последует дальше. — Поскольку я не принимал у Жана-Франсуа исповеди, я могу вам рассказать, но пообещайте использовать то, что узнаете, только во благо этого ребенка…
Я тотчас же пообещал. И мне кажется, я всегда выполнял это обязательство.
— Нашего мальчика преследует мечта, — снова заговорил аббат Дюссер. — Он хочет расшифровать иероглифы и считает, что на это способен. Его намерение зародилось в 1799 году, когда у его отца-книготорговца появился первый номер «Египетского курьера». На него подписался Жак-Джозеф, старший сын. Если вы заинтересуетесь Жаном-Франсуа, вы узнаете и Жак-Жозефа, поскольку они неразрывны. В то время Жак-Жозеф был в возрасте, позволявшем присоединиться к экспедиции, и он очень сожалел, что не смог этого сделать. Но он внимательно следил за этим приключением. Таким образом он узнал об открытии Розеттского камня. Видите!
Жану-Франсуа минуло всего девять лет, однако он был в курсе. Он слышал, как брат рассказывал о фараонах. Тогда-то у Жана-Франсуа и родилась эта идея. Быть дешифровщиком… — прошептал аббат. — А ведь он всего лишь ребенок. Что делать — поощрить его или отсоветовать? Нужно ли поддержать мечту, у которой так мало шансов осуществиться? Каким будет его разочарование? Как лучше помочь ему в этой жизни, ведь она только начинается?
Я рассматривал морщинистое лицо старого аббата. В нем было столько любви, столько желания дарить.
— Мало шансов, говорите? Но они существуют… Вы считаете, он способен преуспеть?
Аббат засунул свои солдатские башмаки под кресло. Вздохнул и пожал худыми плечами:
— Я задал этот же вопрос дону Кальмэ, ибо талант часто обнаруживается очень рано. Его бывший ученик казался ему достаточно одаренным для великих дел. Будет ли он светом для приходящего нового века? Речь идет о тайне, и мы знаемто, что нас превосходит…
— Но что думаете об этом вы, господин аббат? — перебил я.
— Мы поможем этому ребенку, не призывая на помощь мистику. Времена изменились. Наша эпоха больше не признает оракулов, но доверяет разуму. Поэтому перед приходом к вам я настойчиво добивался мнения двух инспекторов академии. Я хотел, чтобы они проверили знания Жана-Франсуа.