Тайна Шампольона
Шрифт:
Что хорошего оставалось в нашей Революции, если мы пришли к одному большому произволу? Гильотина сменила «приказы об аресте» [158] времен Монархии. Эшафот или тюрьма без суда и следствия, только потому, что кто-то кому-то не нравился! Где же прогресс? Теперь Морган расхваливал нам Империю, и я чувствовал себя усталым и запачканным. Я считал, что этот режим навязан армией, придушившей всеобщее избирательное право, и полицией, заткнувшей всем рты. Государственный переворот 18 брюмера был, таким образом, лишь испытанием. Следующая атака будет еще страшнее — тут уж Бонапарт считался
158
Приказы об аресте — со времени правления Людовика XIV такими приказами, нередко выдававшимися с пробелом для имени арестуемого, часто злоупотребляли придворные и власти. Были отменены в 1789 г.
И все это лишь для того, чтобы прийти к… Кровь и ненависть. Неужто нас проклянут за то, что мы не вняли предостережениям? Неужто опять в оппозицию, рискуя убить нашу дружбу с Морганом? Его искренность и ответственность выбора, который передо мной стоял, заставили меня держаться в высшей степени лояльно:
— Ты сильно рискуешь, откровенно рассказывая мне о новых планах Бонапарта.
— А чего боишься ты?
— Он растопчет суверенитет народа, за который мы столько сражались.
— Ты ошибаешься, Орфей, — тихо начал Морган. — Бонапарт хочет только добра нашей стране и народу…
— Революция окончена. Это его слова. Теперь у нас Консульство. Вскоре будет Империя. Не лги! Твои речи об этом и говорят…
— Я ему верю, даже если сейчас моя вера — всего лишь гипотеза…
— Когда она осуществится, мы возвратимся к нулевой отметке. Король станет называться императором, и ровным счетом ничего не изменится.
— Ты ошибаешься, — повторил Морган. — И если ты позволишь мне сказать…
— Это будет трудно, — вмешался Фарос. — Гражданин Орфей Форжюри совсем не изменился.
Он расхохотался — такова была его манера ослаблять зарождавшееся напряжение. «Упрямый и жесткий, как правосудие Робеспьера!» Он мило насмехался, но взгляд его был печален. Он знал, что мы могли отдалиться друг от друга навсегда, и мысль об этом была для него столь же невыносима, как и для нас с Морганом.
— Это конец всех наших надежд, — настаивал я. — Конец Республики…
— Прежде чем произносить приговор Первому консулу, согласись выслушать меня, — возразил Морган.
— Постарайтесь быть хорошим адвокатом, господин де Спаг, — сказал Фарос, — ибо гражданина Форжюри будет непросто переубедить.
— Революция окончена… Да, консулы об этом заявили, — начал Морган. — Но ты их цитируешь только наполовину. Их прокламация начинается так: Революция зафиксирована на принципах, которыми она начиналась. Таким образом, то, что достигнуто, — достигнуто.
— Привилегии? — вмешался я.
— С ними покончено! — ответил Морган.
— Перераспределение национального достояния в пользу крестьян?
— Достигнуто, я же сказал. Земля, которую они купили, принадлежит им.
— Возвращение Старого Режима.
— Невозможно…
— Бонапарт создал военную диктатуру. Его власть — это власть деспота.
— Возможно, однако деспота просвещенного…
— Он сконцентрировал все полномочия в своих руках, всеобщего избирательного права больше не существует. Он исправил его так, чтобы все голосовали только за него. Он будет править при помощи плебисцитов. Закон, правосудие, армия — все у него на жалованье… Свободы больше нет.
— Бонапарт восстановил стабильность и безопасность, о которых все мечтали. Он положил конец излишествам, в которых мы погрязли, не ставя под сомнение фундаментальные достижения Революции. Духовенство теперь не имеет привилегий, но церкви больше не закрывают, а священников не истребляют. Дворян не преследуют, но они уже не господствуют во Франции, и их возвращение к власти маловероятно. Дворянин становится министром? Да, это возможно. Но в рамках Республики, и я не вижу, как дворянская приставка «де» может заменить талант!
— Морган де Спаг, не выгораживаешь ли ты его?
— Дорогой Орфей, ты знаешь, что во всех формах власти есть хорошее и плохое. В данном случае, я считаю, хорошее перевешивает. Бонапарт — деспот. Но неужели ты предпочитаешь слепое насилие Революции или несправедливости Старого Режима?
— Наименьшее из всех зол — так, что ли?
— Решение, которое борется против двух искаженных систем; двух крайностей, которые так навредили Франции. Его желание состоит в том, чтобы мы все жили в мире. В гармонии… Справедливое равновесие, где каждый может показать себя. Я его понял. Прежде чем сделать это, я подверг его пытке вопросами и теперь могу держать пари, что Бонапарт найдет в каждом режиме то, что может быть хорошо для Франции.
— Просвещенная Империя как новый путь…
— Ты когда-нибудь услышишь мои аргументы?
— Я бы так этого хотел… Но этот режим с самого начала построен на фундаментальной ошибке.
— Какой?
— Если Бонапарт принесет стабильность, которой так не хватало Франции, я могу лишь аплодировать. Если он реформирует Францию, чтобы сделать ее стабильным государством, я подписываюсь под его прокламациями…
— Он это сделает! — выкрикнул Морган голосом, полным надежды.
— Подожди! Я не закончил. Остается только, чтобы эту программу осуществил деспот…
— Но это же не какой-то там паша из Сен-Жан-д'Акра…
— Умеренный деспот — это твоя теория? Пусть так. Я опять соглашаюсь с нашим предсказателем. Но ты не можешь отрицать, что для этого человека нет другой законности, кроме собственной. Все то, что он сделает хорошего или плохого, будет длиться, лишь пока он у власти. Умрет ли он в своей постели или его убьют (а это для всех деспотов едино), все, что он предпринял, не послужит ни для чего, ибо законность его актов прекратится в тот самый миг, когда его не станет. Король опирался на Бога. Демократия — на большинство. Эти два режима вписываются в некую временную продолжительность. Но у деспота нет будущего. Он живет только в настоящем. После него ничего не будет. Объясни мне, как стабильность, созданная Бонапартом, продолжится, когда его не станет?
— Я задавал этот вопрос Бонапарту.
— Позволь мне угадать. Он ответил: «Вот почему я хочу стать Императором». Таким образом, деспот хочет создать себе наследников! Он знает, что его легитимность связана только с ним самим, и чтобы преодолеть это препятствие, собирается построить Империю. Но вопрос не решен. Его решение лишь откладывается. Империя требует наследника. У Бонапарта его нет. И даже если… Его Империя станет чем-то вроде монархии. Хозяин заставит называть себя Государем. У него будет свой двор и свои бездельники, свои титулы и свои вассалы… Это не для нас, Морган! Несправедливость возвратится. Все, что мы создали, будет разрушено.