Тайна замка Аламанти
Шрифт:
— София, — сказала я, обтирая руки о подол мокрого платья. В конце концов, не драться же с привидением все утро. — А вы убирайтесь отсюда. Ночь кончилась.
— А мне все равно, — заявил призрак. — Утро, вечер, ночь, день… Замок большой, окон мало. Наш брат боится солнечного света, а его у Аламанти негусто.
— И много вас? — полюбопытствовала я, поднимая с пола грязную простынь.
— Кого?
— Ну, вас — вашего брата, — не решилась я сказать слова «привидений».
Дядюшка развалился в воздухе между полом и потолком, как на
— Не считал. С иными порой по пятьдесят лет не видишься, считаешь, что успокоились, ан глядь — появятся из какой-нибудь дыры, и ну про живых болтать, будто новое что знает. А что ножик из-за меня сломала — это нехорошо. Ты, девка, в возраст вступила, умей защититься. Кто-то из апостолов — Павел, кажется, — говорил, что всякий мужчина, глядя на женщину, втайне прелюбодействует с ней. А ты красавица.
Я хоть и была девчонкой, но не впервые чувствовала плотскую сущность свою, слышала комплименты, однако слову давнего покойника о моей красоте обрадовалась.
— Дедуля, — пригласила тогда я. — Ты приходи когда-нибудь ко мне в комнату. А то одной скучно.
— Эй! Кто там? — услышала голос кухарки, и тут же увидела ее саму выходящей из-за угла с кочергой в руке, — Сеньора София?.. Доброе утро! С кем это вы говорили?
Я обернулась к дядюшке Никколо — тот уже растворялся среди складок мокрой простыни.
— Ах, ты, старый проказник! — воскликнула кухарка и швырнула в простынь кочергой. — Чего учудил — за девицей подглядывать.
— Это только простыни, тетя Агата! — воскликнула я.
— Простыни? — не поверила кухарка. — Святая простота, — подошла поближе, увидела руки мои, воскликнула. — Ох, ты, Боже мой! Сама стирала! Ручками своими драгоценными!.. — схватила простыни и прижала их к груди. — Не извольте беспокоиться, сеньора! Я выстираю. И пойдемте, пойдемте отсюда… — продолжила, ухватив другой рукой меня за руку. — Темные углы замка — не для юных девушек.
— А почему? — спросила я, когда мы вышли в освещенную солнцем, чистую, хотя и основательно прокопченную за прошлые века кухню. — Почему нельзя по темным углам ходить?
Потому что там живут привидения, — объяснила она. — И среди них — самый озорник — ваше предок сеньор Никколо. Встреча с ним приносит несчастья членам семьи Аламанти. Ваша тетушка сеньора Франческа увидела его как раз накануне своей свадьбы с графом Сегронелли — и сошла с ума, едва выйдя из церкви. Бедный граф двадцать пять лет прожил с ней в разных замках и умер бездетным, ибо мать наша-церковь не разрешает второго брака при живой жене. А как он умер — тетушка ваша сразу пришла в разум, воссела в его владениях и стала жить так, что, сказывают, через пять лет все его состояние развеяла по ветру. Так что ни к добру встречать старого Ник-коло, — закончила она. И перекрестилась.
— А что потом? — спросила я.
— Потом? — переспросила она и вздохнула. — Потом тетушка ваша переехала к брату — вашему отцу. Просила дать приют ей в родном замке, позволить ей столоваться с графом.
— И когда они ушла?
— Кто, сеньора?
— Тетушка моя. Франческа.
— Не знаю. Ушла — и все тут. У нас, синьора София, не положено знать про тех, кого его светлость граф считает для себя умершими. Они — даже не призраки. Их просто нет.
— А дедушка Никколо?
Кухарка оглянулась на черный проем двери, перешла на шепот:
— В замке слуги говорят, что ваш отец знается со своими покойными предками, встречается с ними, беседует. Только это, синьора, между нами. Если граф узнает, что я вам сказала об этом, быть мне вздернутой на дыбе и битой плетьми.
Тут она развернула мои простыни, увидела размытые кровяные пятна и покачала головой:
— А вы становитесь взрослой, синьора! Поздравляю вас…
И вдруг поцеловала самые грязные места на тряпке.
К горлу моему подступила тошнота — и я выскочила из кухни вон.
Навстречу шел граф. Выражение лица его было жестким, волосы всклокочены.
— Что ты здесь делаешь? — спросил он. — Сейчас время завтракать, я ищу тебя по всему замку.
— Это я ее позвала, синьор Витторио, — заявила, выглядывая из-за моей спины, кухарка. — Нам надо было решить женские вопросы.
— Не дело сеньоры решать свои проблемы с кухаркой! — вскричал граф. — У нее есть отец!
Я вздрогнула от этих слов. Впервые граф назвал себя отцом. У меня даже в ушах зазвенело.
— И все-таки, синьор, я позволю себе не согласиться с вами, — ухмыльнулась кухарка. — Кое в чем отец не в состоянии помочь девушке ее лет.
— Вздор! — заорал отец. — Ты, грязная тварь, сейчас пойдешь к палачу и скажешь, что я приказал всыпать тебе десять розог.
— Я пойду, синьор, — покорно согнулась в полупоклоне Агата. — Но если кто узнает о чем был у нас разговор с сеньорой Софией и за что вы наказываете меня, вам будет стыдно.
Отец без размаха влепил ей такую затрещину, что бедная кухарка отлетела спиной вперед через всю кухню до самого закрытого решеткой окна, сползла по стене и застыла недвижимой.
— Отец! — воскликнула я, — Ты не прав! — бросилась к кухарке, просунула свою руку ей под голову — та сразу стала липкой. Поднесла руку к лицу — запахло кровью.
Глаза старухи были открыты, но то, что отражали они, не проникало ей в душу.
Я упала на грудь Агаты и расплакалась.
Отец подошел, бросил мои простыни на лицо кухарки, сказал беззлобно: