Тайна золотой реки (сборник)
Шрифт:
Затявкали оленегонки. Олени насторожились. Из яранги вышел старик. Иван не сразу узнал старого оленевода Рыльтына. А тот уже торопился к нему навстречу, повторяя одни и те же слова:
– Тыте нет вэрин!.. Вот так диво!..
В измученном, обросшем человеке старик, видно, узнал Кирпичёва и, то ли от жалости, то ли оттого, что не ожидал встретить Ивана таким, опустился перед ним на колени и стал зорко его оглядывать, ощупывать руками. Иван тоже непроизвольно плюхнулся на колени, обнял старика, не в силах сначала что-либо произнести. Рыльтын поглаживал Ивана по жёсткой бороде и улыбался приветливыми, влажными глазами. Кирпичёв поднял его с земли и увидел у яранги девушку.
Рыльтын поведал ему о своей радости: Лена приехала на каникулы помочь – хозяйство большое. Второй год учится в большом и главном городе Чукотки в педагогическом институте…
Иван смотрел на неё, такую красивую, и ему вспомнилась далёкая морозная новогодняя ночь на завьюженном билибинском зимнике, когда он встретил эту девчонку-говорушку с больным Рыльтыном…
…Тяжело нагруженный мощный «Урал» перевалил через крутой перевал Студёный и, словно сбросив непосильную ношу, громыхая двумя прицепами, покатился по наклонному спуску к покрывшемуся заиндевелой щетиной распадку. Иван Кирпичёв спешил. Надо было пройти сложный участок. На трассе ждать помощи не от кого. Мороз усиливался. Крепчал встречный ветер. Иван до боли в суставах сжимал упрямую баранку, а назойливая до усталости мысль неотступно преследовала его:
«Неужели не выдержат баллоны?» При таком морозе колёсные покрышки могли раскрошиться, как срывающиеся с крыши ледяные сосульки. Ярославские шинники прислали морозоустойчивую, изготовленную специально для этих мест резину, и Кирпичёву предложили, как одному из асов колымских зимних трасс, опробовать новинку. От результата рейса зависела теперь работа не только транспортников Колымы и Чукотки, ответа ждали и шинники.
Случилось так, что перед выездом представитель завода занемог. Подыскать второго водителя не удалось. Канун Нового года… Вот и пошёл Иван Кирпичёв один. Ему такое не впервой. Старший диспетчер, вручая проездные документы, строжайше напомнила, чтобы по прибытии в первый же посёлок Погындино дал о себе знать, а из Билибина обязательно радировал бы о результатах прохождения трассы…
Гудели промёрзшие колёса. Ровно дышал мотор. В ветровике заунывно тосковал ветер. Щётки-«дворники» неутомимо скользили по лобовому стеклу. Спидометр неторопливо отсчитывал километры. Плясала, вертелась в ярком свете фар позёмка. Дымком вязала рот сигарета. Напряжено все: мускулы, нервы, слух…
Погындинский перевал встретил шквальным ветром. Машину бросало, валило с борта на борт, так и норовило сбросить в беззубую пасть скального ущелья. «Урал» надрывался, захлёбывался, трещал всем корпусом, но всё же лез на вершину, подвывая пурге первой передачей. Вот где потребовалось Ивану всё его мастерство.
Шоферы-трассовики, или, как их ещё величают, «дальнобойщики», – люди закалённые и ревностно привязаны к своей профессии, хотя, как говорят, трасса никому ничего не прощает. Иван Кирпичёв ещё с первого своего рейса по колымскому зимнику сделал памятную зарубку: ошибку здесь повторить, может, и не придётся – она станет последней. Тогда на гребне перевала Студёный и дошли до него по-настоящему слова инструктора-наставника Степана Рогалева: «У нас за обочиной жизнь кончается».
От Росомашьей речушки до посёлка Погындино тридцать километров. Зимник в этом месте колчанистый. Распадок зажат хребтами высоких лесистых сопок. Ветер здесь вроде бы дряхлеет. Зато морозный туман
Дорога бесконечна. Бесконечны и мысли, прикованные к ней.
У Соколиного камня Иван остановил машину и спрыгнул с высокой подножки в вязкую стужу. Включил фонарь. Осмотрел колёса. Баллоны держали…
Над вершинами сопок всхлипывал ветер. На дне распадка, как в глухом колодце, тихо. Дышится тяжело, выдыхается со свистом, и свист этот далеко слышен.
Впереди по трассе скрипнули осторожные шаги. Иван насторожился. Неприятный озноб пополз по спине. Вглядывался во тьму, и казалось, что шаги раздаются позади, слева и справа… Поднялся в кабину. Прислушался. Включил дополнительные фары. Впереди обозначились две фигуры…
В кабине Иван разглядел их. Старик и девушка с раскосыми глазами. Она сразу представилась: Лена, будто давняя знакомая, расположилась, сняла с головы лёгкий малахай из белого пыжика, расстегнула дошку. Приветливо рассматривая Ивана, бойко заговорила по-русски. Старик помалкивал. А может, русские слова ему давались труднее. Лена рассказала, что на Новый год приехала навестить деда, а так она живёт и учится в другом месте, в совхозном интернате. Застала деда совсем больным. В бригаду незадолго до её приезда заглядывал фельдшер с главной усадьбы совхоза, а к деду не зашёл. Вот и решила она показать дедушку погындинскому врачу. На собачьей упряжке добрались до Красного чума, а уж через хребет пешком пошли в пургу, ночью совсем из сил выбились…
За Совиным гнездом зимник пошёл на подъём. Иван переключил скорость. Машина пошла натянуто, ровнее. На отдельных участках стрелка спидометра, подёргиваясь, нехотя ползла к десятке. На такой затяжной крутизне тяжело не только машине. Водитель тоже напряжён, как натянутый буксирный трос.
Иван крутил баранку и слушал рассказы Лены про интернат, как приятную нежную песню. Поглядывал на девушку, на её деда, посасывающего трубку-носогрейку, и сам невольно оттаивал… А память о прошлом теснила душу…
Была и у него семья, да так уж вышло, линия судьбы кривизну дала – авария!.. Памятью о семейной жизни стал для него листок о начислении заработной платы с графой об удержании алиментов. Иван старался не вспоминать о пережитом, заштриховать прошлое другими думами: однако не всегда получалось.
После демобилизации вернулся он в автопарк, где начинал трудовую деятельность слесарем. Проработал испытательный срок на стареньком ЗИЛе, потом дали новую машину и зачислили в автоколонну междугородных перевозок. В работе Иван не щадил себя. И пришли уважение, хороший заработок, в семье тоже всё складывалось, а женился он ещё до службы в армии. Жизни, словом, радовался… Вдруг будто кошка дорогу перебежала. Уйдёт Иван в дальний рейс, а сердце тоскует. Днем вроде бы и настроение нормальное, и колёса веселее крутятся, и просторы широкие глаз волнуют, а уж как только солнце к закату начнёт клониться, тяжко на душе становится и обидно – белый свет не мил, так к дому, к семье тянет…
То ли казалось, то ли на самом деле, но почувствовал Иван, что между ним и женой сквозняком потянуло. Его даже страх охватил.
Однажды пришлось Ивану выходить на трассу в конце дня. Не хотелось на ночь из дома уезжать, а надо – груз срочный. Дорога дальняя. Прошёл сто километров. Двести. Ночь наступила тихая, робкая, тёплая. Летняя… Машина идёт хорошо. Полная луна всю округу высвечивает. На лугах кое-где в низинках туман легонько росится, свежестью да скошенным первым клевером в кабину наносит. Катись по широкой свободной дороге. Да непокой на душе.