Тайна
Шрифт:
– Ребенок! Это мой! – ударило ему в голову.
И тут Петя проснулся. Первое время он не мог понять, что с ним происходит, не мог отличить явь от иллюзии – так не хотелось расставаться со сладким видением, возвращаться в грубый реальный мир.
– Что это было? Я схожу с ума? – в ужасе прошептал он.
Петя провел рукой по лицу и с удивлением ощутил на кончиках пальцев теплую влагу. Тут он осознал, что плачет. И, уже не стесняясь самого себя, словно расправленная пружина, он впервые за долгое время перестал сдерживаться и заплакал. Петя изливал свою тоску, отчаяние и одновременно щемящую нежность и благодарность…
– Какое счастье, что хоть свиделись. Раньше Олюшка меня свиданиями не баловала. А тут мне подарочек подарила – позволила себя увидеть, пусть и вот так. Словно почуяв мысли на расстоянии, решила встретиться со мной во сне… Это моя самая счастливая ночь в жизни, – всхлипывая, шептал он как в бреду.
Петя чувствовал, что такого больше не повторится никогда, и от ускользающей близости Оли и тени ее дыхания ему было горько и сладко одновременно.
Спать он больше не мог, да и не хотел – сон пропал. Он быстро оделся и, засунув на всякий случай наган за пояс, вышел на улицу. Было около четырех утра, на город мягко начинал опускаться рассвет. В душе Пети царило смятение и растерянность – и вместе с тем решимость.
Он снова и снова пытался вспомнить все слова Ольги. «Она сказала, что их накажут, а еще, что я понадоблюсь. И у нее на руках был ребенок – мой. Эх, если бы хоть что-нибудь из этого было правдой…»
И тем не менее он чувствовал, что так все и есть на самом деле. Отказаться от мести? Сложный выбор, конечно, но ведь его просила сама Олюшка. С другой стороны, менять планы из-за сна? Не глупо ли?
К тому же точила предательская мысль: «А что, если это все мне только привиделось?..» Горячая молодая кровь звала его к решительным действиям, отчаянным поступкам.
Он шел куда глаза глядят, но вскоре ноги сами привели его к дому Николаевых. Он подошел к их подъезду и сел на знакомую скамейку. «Еще есть время подумать…» – решил он. Но он ошибся – буквально тут же, словно он ждал Петю, во двор въехал «черный воронок».
Петя знал, что эти машины увозят арестованных на Лубянку. Как правило, это происходит на рассвете – чтобы не привлекать внимания. К тому же удобно забирать еще сонного, ничего не понимающего человека. Так его потом легче сломать.
Из машины вышло два энкавэдэшника, огляделись. Петю, сидевшего в предрассветных сумерках, они, к счастью, не заметили. Перекинувшись парой слов, они скрылись в доме.
Петя запрокинул голову и увидел, как в окнах квартиры Николаевых вспыхнул свет. Значит, это пришли за ними…
«Вот про что Оля говорила мне во сне», – понял он.
Прошло где-то полчаса, на лестнице раздались шаги нескольких людей.
Заложив руки за спину, в полном молчании мимо Пети прошли женщина и мужчина. Осунувшиеся, бледные, с землистым цветом лица, они шли походкой обреченных. За ними шли невозмутимые чекисты.
«Воронок» давно отъехал, а Петя все еще сидел на скамейке и задумчиво рисовал носком ботинка узоры. Наконец он встал и медленно пошел со двора. Выйдя на набережную, он достал наган и без сожаления швырнул его в холодную темную воду. Что-то произошло в его жизни за эти минуты. Словно Петя стал старше и мудрее. Он уже знал, что никогда не будет пользоваться оружием, пусть рискуя собственной безопасностью и даже жизнью, но никогда не выстрелит в человека.
В Москве делать было больше нечего – он решил вернуться домой. Год учебы пропадал, да и настроения учиться у него не было – голова не о том думала. Он планировал пожить в деревне, помочь матери и отцу по хозяйству. На заводе он попросил уволить его в связи с семейными обстоятельствами.
В деревню он приехал сразу после Нового – 1941 – года. Здесь все было по-прежнему. Пару раз он заходил к Акимовым. Как оказалось, Анна уже знала об осуждении дочери, ей выслали сообщение. Она плакала, безобразно подвывая и размазывая по лицу злые слезы, но Пете ничуть не было ее жаль – она вызывала у него только брезгливое омерзение. Впрочем, вслух он ее не осуждал, только уходя, треснул кулаком по стене и еле слышно прошептал:
– Сгубила дочь, тварь…
С Васей они бросились друг к другу, обнявшись до боли. Потом долго стояли и молчали. Затем Олин брат похлопал Петю по плечу и, так и не сказав ни слова, ушел.
Прошло полгода. Петина боль не утихала, только стала глуше и как-то назойливее. Он начал грезить наяву – то и дело замечал легкий Олин силуэт там, где остальные видели высокий куст или березку.
– Она рядом, – догадывался он, – хочет что-то сказать мне?
Петя уходил из дома, бродил в тех местах, где они гуляли с Олей, вспоминал ее голос, ее глаза и не мог поверить, что все это было совсем недавно. Не мог он поверить и в то, что произошло с ними. Казалось, что ему снится кошмарный, давящий сон. Еще немного, и он проснется и не будет этой разлуки, этой невыносимой тоски по любимому человеку, этого ощущения тупика, в который зашла его жизнь.
Он не знал, как ему жить дальше. Надо искать Олю… Но даже если он узнает, где она, все равно это ничего не изменит. Им предстоят долгие годы разлуки. И он не знал, хватит ли у него сил выдержать все это… Может, разом оборвать весь этот кошмар? Пара пустяков… Раз – и ничего нет. Может, там, за пределами этой жизни, они и встретятся с Олей?
Петя гнал от себя эти мысли, убеждал себя, что он должен жить ради их будущей встречи в этой трудной земной жизни. Но они снова и снова приходили ему в голову.
Неизвестно, чем закончились бы его терзания, если бы не те события, от которых, казалось, качнулся земной шар…
– Петька, Петенька… – Мама влетела в комнату, и по ее побледневшему лицу Петя догадался, что случилось что-то жуткое.
– Война, Петенька, война, – всхлипнула она, у нее подкосились ноги, но он успел поймать ее прямо на руки, иначе бы Пелагея Никитична упала на пол.
Через неделю Петя был призван на фронт и вместе с другими выехал в расположение своей части.