Тайной владеет пеон

Михайлов Рафаэль Михайлович

Вот и названа та, которая сейчас интересовала ре­бят. Но они и бровью не шевельнули. Застыв, подобно каменным изваяниям, и уставившись в рисунки, они вы­слушали все до конца и только тогда перевели дыхание.

— Это то, что нужно? — спросила Тереса.

Молчание.

— Вы просто замечательные мальчишки, — вырва­лось у сестры. — Я расскажу вашему больному обо всем.

И она выскочила из будки.

А в будке начался дикий, необузданный танец. Взяв­шись за руки, мальчишки кружились, поочередно под­прыгивали, выкрикивая:

— Э-ха! Как живешь? О-ха! Хорошо живешь!

И вот они у стелы,

где резчик по камню, по мнению ученых, ошибся наибольшее число раз. Они придирчиво, как специалисты, осматривают узорчатые рельефы, иеро­глифы, украшения, одежды. Они перечисляют лица бо­гов и каждому дают свою кличку. «Носорог», «Рыбий глаз»., «Бородач»... Они экзаменуют друг друга: что выбито под богом с откушенным ухом, а что над рако­виной? И все это для того, чтобы потом заметить любое изменение, которое появится на стеле, любую царапину, которая может быть проведена между «Носорогом» и «Будильником».

Пока приглашения в гости они не обнаружили.

По нескольку раз в день они бродят между больни­цей и лесом, угадывая, какая пометка может появиться на стеле: царапина гвоздем, надпись мелом, краской, лаком, углем.

— Они могут оставить записку у нашей стелы, — изрекает Хосе.

Мальчишки присматриваются к траве, но трава во­круг стелы целехонька.

— А могут отбить кусок камня, нацарапать и под­клеить его, — фантазирует Наранхо.

И мальчишки осматривают стелу в поисках легкой трещины. Но нет и трещины.

Так проходит день, второй и третий, Карлос все еще без сознания. На стеле ничего не появляется. Мальчишки в отчаянии.

15. ЕСЛИ ТЫ ОЧЕНЬ ЛЮБИШЬ...

Мы давно не заглядывали в дом сеньора Молины. Здесь не многое изменилось. Только глуховатая кон­сьержка, завидев клиентов хозяина у калитки, кричала, что сеньор Молина болен и никого не принимает. Таким образом, весь квартал знал о болезни антиквара. По-прежнему около полуночи возвращался тореро Габри­эль и, как обычно, валился на койку, почти не разде­ваясь и не испытывая желания болтать с соседями.

Койка Андреса несколько дней пустовала — Габри­эль и Роб знали, что в университете большие волнения.

Роб вел размеренный образ жизни. Утренняя заряд­ка. Однообразный завтрак — тыквенная каша, желтова­тая мякоть плода агуакате, кружка черного кофе. Воз­вращался он с работы не поздно, читал газеты, жур­налы, делал для себя выписки. С Габриэлем у Роба установились ровные, дружеские отношения, но сердеч­ность первой встречи улетучилась.

Андрес узнал, что пять — шесть лет назад они встре­чались на спортивных площадках. Роб был начинаю­щим боксером, Габриэль отлично дрался на рапирах и входил в сборную стран Центральной Америки. Импрес­сарио сыграл с Робом некрасивую шутку: он выставил против него под видом любителя боксера международ­ного класса Черную Кошку, и шестнадцать раундов для увеселения публики «любитель» избивал профессионала, гоняя его по рингу и методично нанося удары в пе­чень. А на семнадцатом — мощным нокаутом перебро­сил через канат. Роб решил отказаться от бокса, но прежде расквитаться с Черной Кошкой и импрессарио. Второе было легче: он разоблачил его приемы в ин­тервью, которое дал репортерам, и репутация импрес­сарио

оказалась подмоченной.

К повторному матчу с Черной Кошкой Роб готовил­ся год и был уверен в победе. Он не учел только, что импрессарио Черной Кошки зорко следил за трениров­кой молодого негра и за месяц до их официальной встречи предложил им негласный джентльменский матч. В первом же раунде Роб получил удар кастетом, кото­рый выбил бы негра из жизни, не обладай он богатыр­ским организмом. Шесть месяцев его кроили, зашивали и перебинтовывали в больнице. Вышел он другим че­ловеком. Спортивный мир его потерял из виду, но зато Пуэрто-Барриос приобрел веселого грузчика и отлич­ного товарища.

Встреча с Габриэлем всколыхнула в нем горькие воспоминания. Они беседовали односложно, скупо. У каждого, как видно, были свои неудачи. Андрес слы­шал, как Роб с досадой сказал:

— Ради успеха у толпы. Великая цель? Так?

— Не положи Черная Кошка в перчатку кастет, — разозлился Габриэль, — ты и сам лез бы к спортивной славе.

— Может, и так, — согласился Роб, — но я был мо­ложе и знал меньше. Сейчас я вижу славу в том, чтобы...

Он задумался.

— Чтобы грузить бочки в трюмы ЮФКО? [43] — спро­сил Габриэль.

43

Юнайтед фрут компани.

— Чтобы не отставать от рабочих людей.

— А если я попрошу тебя не говорить со мной об­щими фразами? — попросил тореро.

Роб засмеялся.

— Тогда заведем другую пластинку. Я хочу посмо­треть любимца толпы в работе.

Габриэль повернулся к стене:

— Знай себе коли быка, да береги живот от его ро­гов и копыт.

Что-то дрогнуло в его голосе.

— Ты мне не нравишься, —быстро сказал Роб. — Почему твоего носа я не видел на афишах?

Габриэль сел на постели.

— Господи, да неужели ты не понимаешь, что я всего лишь правая рука тореро — его помощник и его страховой полис? Слава покинула меня в тот день, ко­гда я струхнул перед мордой быка. Бык был голодный и злой. Толпа улюлюкала, ревела, мне в голову летели гнилые бананы, хлопушки, даже башмаки. Я заработал в тот день кличку «Убегающий» и сошел на ступеньку вниз. Ну, и довольно об этом.

— Слава испарилась, — медленно произнес Роб. — Ради чего же ты?..

Ради звонкой монеты, — отрезал Габриэль. — Прикрываю собой первого тореро, а вечерами учу моло­дых оболтусов испанской хоте.

— И больше тебе ничего не нужно?

Габриэль отвернулся.

...Андрес не возвращался, Габриэль спал. Роб съел традиционный завтрак, наскоро выпил кофе, привел в порядок свои курчавые волосы, натянул комбинезон и отправился на рынок.

Гватемальский рынок, поражающий красками своих плодов и тканей, считается у латиноамериканских тор­говцев наиболее опрятным. Для него было выстроено специальное помещение неподалеку от главной площади за кафедральным собором. Архиепископ не стал воз­ражать, хотя до его слуха дошла острота о том, что рядом разместились две торгующие «точки». Архиепи­скоп был неглупый человек и понимал, что тысячи при­езжающих на рынок, проходя мимо собора, отдадут должное и церкви.