Тайной владеет пеон
Шрифт:
Он улыбнулся печально:
— Я сам поговорю с Риной Мартинес. Она поймет. И любовь останется, если она настоящая.
— Не надо, —быстро сказал Андрес. — Они будут отстранены. Это справедливо. Но главная вина моя.
— С тебя и взыщем больше, чем с других, — согласился Карлос. — Тебя давно знает товарищ Ривера?
— Я подрабатывал перепиской бумаг, когда он служил под началом Ториэльо. Ривера рекомендовал меня в партию.
— Значит, косвенным образом ты мой протеже, — улыбнулся Карлос.
— Как так, товарищ?
— Дело в том, что Риверу рекомендовал в партию я.
Их разговор прервали.
Был Санчео. Он пошел за людьми на плантацию. Приехали армасовцы. Схватили сеньориту...
— Какую сеньориту, Хосе?
— Сеньориту Тересу, мой команданте. Позволь нам ее выручить.
— Пока здесь хозяин не команданте, — строго сказал Андрес. — Старший я. Ты забыл, Хосе?
Он живо повернулся к Карлосу.
— Немедленно выбирайтесь, товарищ. Я думал вас отправить завтра. Печально, но нас опередили. Обходчик договорится с машинистом. Первый по счету поезд остановится на секунду в пятистах метрах за вокзалом. У красного кустарника. Ваш шанс на спасение в этой секунде.
— Андрес, я слишком многим обязан Тересе...
— Вы ей ничем не поможете.
— Я обязан сделать все, что смогу, для этой девушки.
— Они целятся не в Тересу, — тихо сказал Андрее. — Вспомните записку жены.
Тересу в маленьком врачебном кабинете допрашивал личный советник президента — Аугусто Чако.
Сюда его привел длинный, но быстрый путь. Самолет доставил советника снова в Ливингстон, где Чако убедился, что оба Наранхо исчезли в ту же ночь, когда партизаны совершили налет на карательную экспедицию. Хотя старики подтвердили, что болото в джунглях непроходимо, Чако пересек его в воздухе и приземлился в районе плантаций в верхнем течении Рио Дульсе. Здесь о партизанах не слышали, но на Исабаль-озере торговцы рыбой показали, что в последние дни несколько изможденных и оборванных людей перебирались на южный берег. Приказав патрульным катерам обследовать все южное побережье и сообразив, что кратчайший путь к столице лежит вдоль железной дороги, Чако выслал на все станции сторожевые посты. Они получили приказ задерживать и проверять при посадке каждого иногороднего пассажира и подробное описание примет Вельесера. Сам же Чако вылетел в Пуэрто, где, как он знал, у Вельесера были широкие связи.
Но едва он прибыл в Пуэрто, как из Киригуа позвонил молоденький лейтенант и сообщил, что сестра милосердия укрывала своего родственника, который, по ее словам, уже уехал. Никто из персонала не видел, как он входил и как выходил. Чако приказал ее немедленно арестовать и усилить пост в Киригуа.
И вот советник президента допрашивает сеньориту Тересу. Он сух, лаконичен, но корректен.
— Я надеюсь, сеньорита, наши солдаты не доставили вам особого беспокойства?
Тереса подмечает бесстрастное лицо, колючий, четкий взгляд, холеные, страшно белые ногти. «Малокровие, — со злорадством отмечает она. — Бьются жилки на висках. Нервничаете? Холерик. [52] А корчите из себя сангвиника». [53]
— Все солдаты одинаковы, — холодно замечает она. — Они делают то, что приказывает им начальство.
Чако кивает головой: выдержана, умна; интересно, — из какой семьи?
— Простите, сеньорита, откуда вы
52
Человек неуравновешенный, легко возбудимый.
53
Человек, обладающий спокойным, уравновешенным характером.
— Родилась здесь. Но воспитывалась в Лос-Анжелосе. Моя мать —американка.
Наверно, не врет. Это легко проверить. Впрочем, не все ли равно!
— Вы знаете, почему вас задержали?
— Нет, но догадываюсь. Облава на ведьм?
— Не шутите, сеньорита. Партизаны причиняют нам много хлопот. На днях компания лишилась целого эшелона.
— Сеньор советник, — недоумевает Тереса. — А собственно, какое дело мне и вам — гватемальцам — до финансовых дел компании?
Удар попал в цель: добродушный сангвиник дернулся и исчез, а вместо него появился холерик с дергающимися уголками губ, злым блеском глаз, забарабанившими о стол пальцами.
— Я вижу, ваш родственник уже успел поработать с вами, сеньорита. Где он?
— Он уже уехал, сеньор советник.
— Почему его никто не видел? Он боится людей?
— Он неделю провалялся в лихорадке. Его ждали дела.
— Где?
— В столице.
— Послушайте, сеньорита, — вкрадчиво сказал Чако. — Один кивок головой — и вы свободны. Только вы и я будем знать об этом кивке. Слово офицера. Ваш пациент похож на свой портрет?
Он протягивает руку с зажатой в ней карточкой: бритое лицо Вельесера — крупные черты, высокий лоб, чеканный профиль. Чако напряжен; ему хочется крикнуть: «Скорей же!» Но Тереса холодно смотрит на карточку.
— Вы ошиблись, сеньор, если из-за этого сюда прилетели. В моем дядьке меньше испанской и больше индейской крови.
Чако убирает портрет и медленно говорит:
— Если мы его найдем, — я тебя вздерну, лгунья. А пока мы лишим тебя носа и глаз.
— Сеньору угодно шутить! — вскрикнула Тереса. — Вы говорите с женщиной, негодяй!
Врачи из соседней комнаты слышат страшный крик и стоны. В оцепенении они смотрят друг на друга. Молодой американец не выдерживает и врывается в соседнюю комнату. Его выпроваживают жандармы.
Через полчаса Чако выходит из врачебного кабинета и, проходя мимо врачей, салютует. Ему не отвечают. Кто-то из женщин говорит по-английски:
— До чего омерзительный тип!
— Я говорю на четырех языках, мисс, — отзывается Чако. — Если вам угодно чертыхаться, изберите язык папуасов.
В аллее к нему подбегает лейтенант и показывает на сидящего на скамье бородатого мужчину.
— Болтался у руин, мой полковник. Выдает себя за антиквара Молину.
Чако подходит к задержанному.
— Что вы здесь делаете?
Взгляд свысока, пожатие плеч.
— Странный вопрос вы задаете антиквару, сеньор. Киригуа — наша житница.
— Скажите, это не у вас была маленькая неприятность с сыном?
— Не будем касаться больных мест, — твердо говорит Молина. — Я порвал с сыном задолго до его конца.
— Да. Я знаю. — Чако вдруг осеняет догадка. — Сеньор Молила, вы перенесли приступ лихорадки?
— Да.
— И вы останавливались?..
— У своей родственницы. У сеньориты Тересы.