Тайны имперской канцелярии
Шрифт:
Оно слегка даже покачивалось взад-вперед. Его закрытые глаза упорно смотрели на окно, за которым ярко, почти по-весеннему светило солнце.
Иннокентий стоял в полуметре позади его и, вытянув руки вперед при закрытых глазах, что-то шептал.
Вскоре граф увидел, как из глубины его пальцев вырастают какие-то белые линии и тянутся к голове Гаврилы.
Он даже испугался, но совладел с собой и молча, затаив дыхание, продолжал смотреть.
Линии становились сильнее и толще. Вскоре образовалась сплошная полоса, исходящая от рук, которая входила в голову человеку, сидящему впереди, и не выходила наружу.
Иннокентий так и продолжал стоять с закрытыми глазами, когда вдруг от него отделилось какое-то небольшое бело-молочное облако и окутало голову дворника.
Получилось что-то вроде небольшой тучи, нависшей над головой последнего.
Граф снова испугался, но все ж не мешал этому и молчал. Вскоре облако расплылось по комнате, и остались видны одни лишь полосы, исходящие из рук.
Вдруг, откуда-то изнутри самого графа вырвалось какое-то пламя вверх и обожгло ему голову. Губернатору показалось, что он даже потерял сознание. Но это было не так.
Иван Алексеевич отчетливо видел, как что-то зеленовато огненного цвета отделилось от головы дворника и ушло вглубь комнаты, опускаясь куда-то в угол на пол. И в то же время, от него самого что-то отделилось и медленно приблизилось к человеку, сидевшему на стуле.
Это было почти такое же облако, что и отошедшее, но голубовато-розового цвета.
Оно спокойно продвинулось к голове Гаврилы, а затем мгновенно опустилось внутрь, не делая при этом никакого шума или запаха.
Самого Иннокентия уже видно не было. Он стоял в стороне и как бы в тумане. Вместо него очень четко вырисовывался силуэт непонятного графу существа, чем-то напоминавшего ему обычного черта из сказок с единственным различием, что он был весь соткан из белого света.
Затем последовала краткая, не очень большая вспышка огня, невесть откуда взявшегося в комнате и уже дальше все снова образовалось на свои места.
Граф постепенно приходил в себя, ежеминутно ощущая какие-то движения внутри.
Казалось, время для него замерло и не уходило. Но на самом деле было вовсе не так.
Солнце уже достаточно село ниже, и его блики были не так ярки. В комнате царила полутьма, так как светило уходило за другую сторону дома.
Гаврила все так же сидел на стуле, раскачиваясь взад и вперед с закрытыми главами. Только теперь его руки тянулись куда-то к окну, к свету.
Позади его стоял на коленях Иннокентий, склонив голову в поклоне. Белые полосы исчезли, яркие цвета и свет тоже. Все обретало реальные черты.
Губернатор слегка тряхнул головой и почувствовал небольшую свежесть, потянувшуюся откуда-то изнутри.
Тело уже не ныло и болело гораздо меньше. Голова как будто освежилась, и мысли летали в ней очень ясно.
Иннокентий вскоре поднял голову, и, окинув взглядом комнату, встал с колен.
Затем, подойдя ближе к Гавриле, пощелкал перед его носом пальцами и совершенно безразлично сказал.
– Просыпайтесь, господин Валерьев. Сколько можно спать.
Гаврила, как будто понимая, что обращаются именно к нему, медленно опустил руки и приоткрыл глаза.
Солнце немного ослепило его, но затем все стало на свои места. Как ни в чем не бывало, он встал и спросил знахаря:
– И долго я так спал, уважаемый?
– отчего у графа снова помутнело в голове, а волосы поднялись дыбом.
– Да, нет, - просто ответил лекарь, как бы не замечая никаких перемен у своего подопечного, - совсем немного, пару часов.
– О-о, так долго, - удивился тот, прохаживаясь по комнате и одной рукой ища что-то на левом боку в белье, - а почему я раздет?
– спросил он, обратив внимание, что на нем нет прилагаемого костюма.
– Ох, извините, господин учитель, - ответил слегка подмигивая графу, знахарь, - мне пришлось вас раздеть для лучшего отдыха, а костюмчик ваш вон там, на стуле, - и он указал рукой где.
Гаврила или новоиспеченный учитель прошелся по комнате и, увидев костюм, произнес:
– Помилуйте, дорогой Иннокентий Петрович. Но ведь он весь измят. Прикажите отутюжить.
– Не могу-с, - отвечал кратко лекарь, - у жены испортился утюг.
– Как же вы так живете?
– сокрушенно помотал головой Гаврила и, обойдя стул, принялся ловко одевать костюм, заодно одевая и рядом стоящие колоши на туфли.
– Ну, вот, вроде оделся, - сказал он спокойно, снова прохаживаясь по комнате и приглаживая плохо отутюженные кем-то бока.
– Что прикажите для вас сделать, милый Иван Алексеевич, - обратился он к графу, застывшему от ужаса и немо смотрящего на бывшего дворника.
Знахарь, понимая, что тому сейчас тяжело к этому привыкнуть, помог сам, обращаясь к Гавриле словами:
– Вы знаете, Гавриил Эдмонтович, - графу тяжело сейчас говорить. Он ведь пострадал в аварии, помните?
– Помню, помню, а то как же, - поспешил заверить учитель.
– Так вот, он хотел , чтобы вы сходили к его жене и передали на словах, что он жив и находится в знамом ему месте.
– Извините, сударь, - выпалил в ответ тот, - как я могу пойти к даме в таком костюме, да и на улице холодно. А где, кстати, мое пальто?
– Вон там, на вешалке, - указал рукой Иннокентий.
– Я сейчас, - сказал учитель и пошел одеваться.
– Что за чудеса?
– еле вымолвил Иван Алексеевич, - я уж начинаю бояться - не сделает ли он чего дурного.
– Нет, не волнуйтесь, - заверил знахарь, - это хорошая душа всплыла на свет божий. Это один учитель, умерший совсем недавно...
– Умерший? – чуть было не вскричал граф, - это как же понимать?
– Тише, тише, а то всех переполошите, - успокоил его Иннокентий, - потом объясню, когда уйдет.