Тайны огонь-горы, или Полосатое лето
Шрифт:
Олег Иваныч махнул рукой и пошел прочь. И следом за ним президиум покинули археолог и представитель экологической комиссии при губернаторе.
Никто из присутствующих не обратил внимания на то, как во время выступления Достоевского батакакумба, коротко посовещавшись, в полном составе снялась со своих мест и направилась к стоящим возле сцены столам. На столах еще до конференции было расставлено угощение: сласти, пиво, фанта, кока-кола… Приставленный охранять все это богатство «бычок», спасаясь от скуки, ворковал с кем-то по мобильнику, изредка бросая взгляды в сторону накрытых столов:
— Пуся моя… Ща тут парочку крикунов успокоим — и я к тебе… мигом… Угу-угу-сеньки… Все, как обещал… Цалую!
— Ну зачем же так резко? — как ни в чем не бывало улыбнулся вслед начальнику лагеря белесый. — Надо уметь держать удар… Может, кто-то еще хочет сказать? — обратился он к залу.
— Мы умеем держать удар! Нас тут научили! — заорал Асисяй. — Вот мы и хотим, того… поприветствовать этих… победителей!
— Как — поприветствовать? — удивился ведущий. — Это вы как-то припозднились, ребята…
— А вы нам слово не давали! — звонко выкрикнула Джейн. — Ну, можно?
— Типа спеть, сплясать! — поддержал ее Леннон. — Хлеб-соль вручить!
— Вот это совсем другое дело! — обрадовался ведущий. — Опять дети подают нам пример… Товари… Господа! — обратился он к выходящим из зала. — Куда же вы? Дети приготовили нам приветствие… Оно, правда, слегка запоздало, но все же… Прошу, прошу! Пожалуйста, ребятки! Пожалуйста!
Ведущий подал знак, и зазвучала торжественная музыка — «Время, вперед!» композитора Свиридова. Те, кто постарше, хорошо ее знают: в прежние времена именно с нее начиналась программа «Время». Пятеро оставшихся членов президиума — сторонники строительства трека — уставились на батакакумбу. «Великолепная шестерка» двинулась к сцене. У каждого из них в руках было по взятому с праздничного стола открытому кремовому торту.
— Хотели хлеб-соль, — пояснял дорогой зрителям Асисяй, — но это теперь не модно. Будет торт-сахар…
Достоевский из зала провожал их недоуменным взглядом…
Под музыку ребята выскочили на сцену. И тут произошло нечто из ряда вон выходящее: словно по команде, торты полетели в торжествующие физиономии ведущего и пятерых «победителей»! Совсем как в той телепередаче про несчастного итальянского ворюгу…
Облепленные кремом, победители едва успели сообразить, что произошло. Больше всех досталось представителю строительной компании — ему Асисяй нахлобучил торт прямо на лысину. Несчастный попытался снять кремовую лепешку, но только перепачкал руки. А крем беспрепятственно потек по его багровому лицу разноцветными струями…
— Полная батакакумба! — ахнул Достоевский, но его голоса в шуме и гвалте никто не расслышал…
Глава восьмая
о том, что ни одно доброе дело не остается безнаказанным
Перед выстроенной в шеренгу шестеркой расхаживал Достоевский. В некотором отдалении, сочувственно поблескивая стеклами очков, за разносом наблюдал Говорилыч Плюшкин.
— Совсем решили меня доконать?! — сердито басил Достоевский. — Чтобы меня уволили? А весь лагерь по домам разогнали? Совсем, понимаешь, с ума посходили…
Но ребята от схватки еще не вполне остыли, и в этом случае разнос был принят без должного смирения.
— А что нам делать? — вспыхнула Саша. — Молчать и смотреть?! А если я не хочу, чтобы Огонь-гора стала лысой! Чтобы мои дети на помойке жили! Не хочу, и все!!
— На ваш-то век, извините, еще природы хватит, — поддержала Джейн. — А на наш — одни огрызки останутся…
— У них все куплено, схвачено и заколочено, — добавил Лешка. — А что нам остается? Только тортом — в рожу…
— И вы считаете — это метод? — укоризненно покачал головой Достоевский. — Топать ногами и орать «не хочу» — метод?
— Так во всем мире считают, — сказала Саша. — Вон «Гринпис» еще не то делает! И как не орать, когда вокруг глухие?! Все орут! А мы — дети…
— Ну, скажите честно, разве мы не правы? — в упор спросил Лешка.
— По сути — да, правы, — неохотно согласился Олег Иванович. — А по форме, ясный перец, нет! Могли бы и что-то свое придумать… А то — никакой фантазии, и вообще… глупо! Лучше б вы эти торты съели, пользы было б больше… Но главное — кого за это привлекут по полной программе, вы подумали? А? Кого?
А вот это было одним из самых уязвимых мест в обороне батакакумбы.
— Вас, — со вздохом признала Саша.
— Ясный перец, меня! Мало мне без вас неприятностей? Еле-еле, понимаешь, лагерь отстояли, так теперь еще одна хвороба на мою голову! Вы знаете, что от меня потребовали, — тут он со значением поднял вверх указательный палец, как бы показывая на некие высшие инстанции, — чтобы я вас немедленно отправил в город? А? Знаете?
Ребята замерли. Пауза, сделанная начальником лагеря, казалась невыносимой.
— И что, отправите? — сглотнув, спросила Джейн.
Надобно признать, что паузу Олег Иваныч, даже не будучи опытным актером, держать умел. На лицах борцов за справедливость, как и требовалось, отразилась целая гамма чувств: испуг, обида, подозрительность, разочарование. Не отрываясь, во все глаза смотрели они на того, от кого в очередной раз зависела их судьба.
— Ладно, будем думать, — вздохнув, сказал Олег Иваныч. — Черти полосатые…
— Ура! — завопила шестерка, мгновенно переходя от крайнего уныния к крайнему восторгу.
— Но! — жестом остановил их начальник лагеря. — На неделю лишаю вас верховой езды, акваланга, гребли и самокатов. Стрельбу из лука заменяю…
— …на чистку лука!..
— …картошки!..
— …и прочих овощей! — закричали хором «черти полосатые».
— А чего вы радуетесь? — удивился Достоевский. — Вопрос с вами пока не решен…
— И с горой — тоже, — сказала Саша.
— А это уже не ваш вопрос! — громыхнул баском Олег Иваныч. — Ясно? А теперь — марш на кухню, тортометатели!