Тайны острова Пасхи
Шрифт:
И однако...
И однако, чем более перечитываю я странную надпись, дешифрированную доктором, чем более пытаюсь я проникнуть в ее темный и символический смысл, тем более начинаю я думать, что если сокровище существует, то именно здесь должен находиться ключ к его загадке.
На это у меня два довода.
Текст гласит:
Лицо Инти - круг.
Инти - его солнце, а солнце кругло. Это еще ничего не открывает и служит здесь только вступлением.
Круг неба там, куда Инти бросает свой первый взгляд.
Но какую же точку освещает солнце своим первым лучом, как не самую высокую на острове с той стороны, с которой восходит солнце, с востока? а гребень кратера гораздо выше всех других вершин острова. Круг неба там... и действительно с этой высшей точки острова небо - круг, так как ничто не прерывает огромной окружности горизонта при пересечении круга неба с гладью океана.
Это мой первый довод.
С другой стороны, «говорящие доски» сообщают:
Кругл камень. Кругл колодец под ним.
Казалось бы, это указывает, что поиски надо производить около цистерн, которых так много на острове! А озеро в глубине кратера?.. Озеро это тоже представляет почти геометрический круг, и скалы, ведущие к нему - вертикальны. Не тот ли это «колодец», о котором говорит документ?..
Таков мой второй довод.
К несчастью, именно наивысшая сторона окружающего озеро гребня осталась для нас до сих пор недоступной. Горный хребет здесь изрезан, зубчат, похож на зубья пилы; его составляют острые скалы с головокружительно падающими вниз скатами, перерезанными расщелинами и пропастями. Ни тропинки, ни русла потока по его обрывистому скату; гладкая стена его вертикально погружается в глубину океана.
И однако если мое толкование верно, то именно здесь нам надо найти дорогу.
Корлевен помогает мне в поисках; у него всегда ровный характер, и когда его высокий силуэт маячит вокруг меня - я испытываю иррациональное чувство полной безопасности.
В течение этих первых шести дней он не покидал меня ни на минуту, ни днем ни ночью. И вот уже два дня, как я окончательно снял повязку с головы.
Сегодня утром, поднимаясь из долины, куда он каждый день спускается к своей лошади, он мне сказал:
– Лошадь скучает. Ей бы надо было немного движения. Я отошлю ее при первом случае.
– Отошлете? Зачем отсылать ее, Корлевен? Воспользуйтесь ею.
– Воспользоваться? А для чего?
Я с улыбкой сказал:
– Мне думается, что лошадь еще не забыла дороги в гасиенду...
Но товарищ мой вскричал:
– Это можно было бы сделать, если бы здесь было так же безопасно, как в миссии. Но после приключения с вами в первый же вечер нашей высадки, этого нельзя сделать, Веньямин.
И он бросил взгляд сожаления на маленькое белое пятнышко, каким отсюда казалась гасиенда на своем холме; потом он улыбнулся.
– Где вы видите опасность, капитан?
– сказал я.
– В чем основание для тревоги?.. В том, что изъеденная временем скала оторвалась от вершины так несчастливо и так счастливо для нас? Голос?.. Быть может, он был только иллюзией или отдаленным эхом голоса с равнины, долетевшим до нас среди ясного вечера. Мне совсем не трудно остаться одному, Корлевен. Страх - чувство, совершенно неизвестное мне, и я нисколько не хвастаюсь этим, потому что это просто свойство моей природы, а не следствие моей твердой воли. Я иногда дрожал от боли, но никогда от страха. Отчего бы вам не уезжать каждую ночь?
Корлевен, не отвечая, покачал головою...
Вот уже вечер; мы пообедали, проведя весь день в бесплодных поисках. Корлевен курит, задумался, и смотрит, как вдали синеет белый кубик на отдаленной горке. Внезапно он сказал:
– Итак... это правда?.. вы не рассердитесь на меня, если я уеду?
– Это правда, Корлевен! Будьте счастливы, мужественный друг! Она любит вас?
На лицо моего спутника показалось сомневающееся выражение.
– Как вы торопитесь, Веньямин! Любит?.. Я думаю, что сюда уже давно не заходил корабль, или что последний капитан ей не понравился, вот и все. В этом климате чувства обострены, но, думаю я, большою ошибкою было бы мешать в это дело душу. Это очень милая любовница, не более того.
– Но вы, Корлевен... вы любите ее?
Я не мог удержаться от этого вопроса, который жег мне губы, и голос мой немного задрожал.
Большие голубые глаза, большие честные глаза моего друга остановились на мне с изумлением:
– Гедик! Мальчик мой! Я должен был догадаться. Простите меня. Вы умеете ездить верхом?.. Садитесь же на лошадь и отправляйтесь вместо меня в гасиенду. Вы скажете ей...
– Тише! Корлевен, ждут вас. Торопитесь.
– От всего сердца?
– От всего сердца!
Еще несколько мгновений взгляд его изучал меня, а я - я изучал сам себя, чтобы улыбнуться ему. Зачем я так глупо испортил его радость?..
– Поезжайте. В темноте каменистая дорога - плохая дорога, а солнце садится. Торопитесь.
Последний вопрошающий взгляд, крепкое пожатие рук... и он ушел.
Шум его шагов по скалам становится глуше; камень скользит, катится и падает с приглушенным стуком в долину. Потом топот лошадиных копыт... все дальше... все тише... и - тишина.
Луч заходящего солнца зажигает пожар в отдаленных стеклах окон гасиенды. Я чувствую в глубине души последнее движение обиды, но оно быстро проходит.
Чтобы встряхнуться от скучных мыслей, я поднялся по тропинке до западного гребня. Там есть что-то вроде террасы, прилепившейся к скалам; беспорядочно наваленные камни окружают ее. Площадка эта кажется спокойной бухточкой среди бурного моря камней. Это высшая точка, с которой открывается весь западный горизонт.
Спокойствие вечера нисходит в мою душу. Там, на горизонте, солнце - только красный шар без лучей, погружающийся в пропасть; из-за преломления лучей через далекие туманы диск его сжимается, вытягивается, искажается. Сначала он делается широким овалом, потом чем-то вроде миски, гриба, раскаленной подводной лодки, чечевицы, потом становится едва выпуклой линией, потом огненной чертой... и исчезает.