Тайны подмосковных лесов

Рокотов Сергей

– Да, - покачал головой Аркадий.
– Интересно вы рассказываете. Даже страшно жить становится.

– Эх, Аркадий Юрьевич, - вздохнул Зубов.
– Насмотрелись бы и наслушались с мое, вообще бы жить не захотелось.

– Я тоже кое-что видел, - отвечал Аркадий.
– Но... живу.

– Наслышан, наслышан про ваше горе. Хоть с Марией Ростиславовной и не был знаком лично, но видел ее... Такая красивая женщина... Да...

– А, между прочим, против меня возбудили тогда уголовное дело по факту гибели Маши. Если бы не связи Леонида Петровича, брата тестя, могли бы и засудить... Так вот...

– А что? Дурацкое дело нехитрое. Сесть недолго, а бандиты ходят себе на свободе и смеются

над нами.

– Ну не все смеются, - возразил Аркадий.
– Сами же рассказывали, кое-кому уже не до смеха.

– Тоже верно, и их жизнь не сахар. По лезвию бритвы ходят, волки.

– Да не волки, скорее - вороны. Только глаз друг другу запросто выклюют.

– Ладно, спокойной ночи, Аркадий Юрьевич. Вы уже дома, а если что Привокзальная дом десять.

– Спокойной ночи.

Корнилов открыл калитку, вошел в сад, сел на скамейку и долго глядел на звезды. Было уже почти совсем темно. Воспоминания будоражили его, новые повороты судьбы поражали своей неожиданностью.

В доме было тихо, видимо, Катя с Андреем уже легли спать. А Аркадию спать совсем не хотелось. Он курил, смотрел на звезды, ему казалось, что где-то там высоко в небе находится его Маша, казалось, что она смотрит на него своими ясными карими глазами и шепчет ему: "Аркаша, Аркаша, я люблю тебя, родной мой, я горжусь тобой. Я все вижу оттуда, ты делаешь все правильно, а когда мы с тобой встретимся, чтобы уже никогда не расставаться, ты мне подробно расскажешь обо всем, о своих мыслях, о своих чувствах." Слезы выступили на глазах у Аркадия. Он начал шептать в ответ: "Машенька, Машенька, родная, я виноват перед тобой, я не уберег тебя, я убил тебя." - "Нет", - возражала Маша.
– "Ты ни в чем не виноват. Обстоятельства тому виной, страшные обстоятельства, которые выше нас." "Обстоятельства?!!!" Аркадий закусил до крови губу, содрогаясь от страшных воспоминаний.

... Первое ноября 1992 года. Полдень. Мост через реку. Бежевый "Жигуленок" сзади... Он набирает скорость, подрезает их... Справа на переднем сидении человек... Он в темных очках... Но вот он их снимает... Аркадий узнает его! Это же... Господи! Быть того не может! Что же они так мучились, страдали почти двадцать лет?! Он же жив и здоров! Но Маша не видит его... Что-то у него с правым глазом, какой страшный у него глаз... Он улыбается Аркадию, жутко улыбается...

– Маша, Маша, ты что, не видишь, кто это?! Смотри!!!

– Не гони так, Аркадий, осторожней, смотри, что они делают!
– П о с л е д н и е с л о в а М а ш и...

"Какие там обстоятельства: Виной всему, прежде всего, моя дурацкая мягкотелость, интеллигентность вшивая. Переживал почти двадцать лет, что убил эту падаль, а теперь переживаю и буду переживать всю жизнь, что не убил. Но я клянусь тебе, дорогая моя, что хоть я и не сберег тебя, то сберегу Катеньку, он теперь и к ней подбирается. Но... время разбрасывать камни, время собирать камни. И не силуэт он, не призрак, он - ворон, с клювом, перьями, когтями. Все мощное, сильное, но мясо и кровь у него самые обычные, только зараженные падалью. И он придет ко мне, придет, настанет час... Очень скоро настанет..."

Маша молчала, звезды мерцали, одинокая луна за плывущими во тьме облаками глядела на Аркадия. Причудливые тени деревьев окружали его, листья шептали что-то странное, непонятное. Становилось свежо. Ночь вступала в свои права...

5.

В апреле 1995 года, к своему великому удивлению, Эдуард Николаевич Жабин по кличке Рыжий вышел на свободу. Его дело было пересмотрено, и ему дали вместо 104-й 105-ю статью - убийство при превышении пределов необходимой обороны. Ловкий, непонятно откуда взявшийся адвокат так повернул

дело, что оказалось, что Рыжий лишь защищался от посягательств на его жизнь озверелого Миколы и всего лишь превысил пределы необходимой обороны, нанеся незадачливому сопернику около дюжины ударов ножом. По этой статье ему полагалось до двух лет, которые он уже успел отсидеть, и он, вылупив глаза от изумления, был просто напросто выпущен на свободу прямо из зала суда Черемушкинского района. Все получилось невероятно быстро появление в зоне адвоката, апелляция в вышестоящий суд и, наконец, сам суд, прошедший быстро и гладко. Рыжий, как попугай, твердил заученные слова, внушенные ему адвокатом, весь этот вздор сочли убедительным, и вот... она шагает по весенним московским улицам. Адвокат высокомерно распрощался с ним, сказав, что ему заплачено, не получив и не желая получать от Рыжего даже элементарного "спасибо", сел в новенькую "девятку" и сгинул. А Рыжий, раззявив рот, глядел по сторонам. Он закурил "Приму", потянулся и решил было направиться домой на улицу Хулиана Гримау, где теперь жила только мать. Он знал, что с полгода назад погиб в пьяной драке его папаша, что Зинка неожиданно вышла замуж за Юшкина, злобного хулигана из соседнего дома, который теперь весьма удачно торговал товарами народного потребления и имел собственный ларек неподалеку от дома.

Рыжий как раз подходил к метро, когда около него остановилась серебристая "Тойота". Машина бибикнула, но Рыжий не обратил на это никакого внимания.

– Эй, Рыжий!
– окликнул его из автомобиля прокуренный женский голос. Теперь он оглянулся.

На переднем сидении рядом с бритоголовым водителем сидела крашеная размалеванная блондинка лет пятидесяти, вальяжная, дородная с сигаретой в унизанных кольцами пальцах.

– Садись в машину, - не терпящим возражений тоном сказала она.

Рыжий понял, что надо садиться без всяких возражений.

– Поехали, Костя, - лениво произнесла женщина, и машина тронулась.

– Ну что, доволен?
– обернулась на него дородная блондинка.

– Здравствуйте.
– Рыжий сразу проникся огромным уважением к этой женщине. Он понимал, что она имеет полное право так с ним разговаривать.

– Здорово, бык. Дай хоть взглянуть на тебя.
– Она презрительно усмехнулась.
– Бык и бык, таких табуны по улицам топочут. На кой хер ты нужен? Впрочем, не мои бабки, не мое дело. Меня зовут Элеонора Вениаминовна. Понял? Выговорить сумеешь?

– Сумею, почему же нет?

– Ну так повтори.

– Элеонора Вениаминовна, - четко повторил Рыжий.

– Ну, грамотей... За спиной три класса и коридор. Как там у хозяина? Сладко?

– Жить можно. Но здесь как-то лучше.

– Остроумен, однако. Так гуляй, коли здесь лучше. Жить-то на что кумекаешь, парень красивый?

– Да что-нибудь придумаю.

– Ты уж придумаешь!
– расхохоталась она, обнажая золотые зубы. Слыхала уж, что ты придумал. Слышь, Костя, они с каким-то духариком шмару не поделили, так они сначала шмару эту зарезали, а потом этот бес того всего ножом истыкал. Ну, долдон... Баб, что ли, мало на свете?

– Да..., - замялся Рыжий.
– Так получилось.
– Разговор этот мало ему нравился. В зоне его уважали, никто не трогал, он сам рожи чистил только так. А эта фифа говорит с ним, как с пацаном. Просил он, что ли, об освобождении? Отсидел бы и ещё два года за милую душу.

– Получилось у него..., - брюзжала крашеная.
– Работал то кем?

– Дворничал, слесарил в ЖЭКе.

– Ну ты уморишь меня! Слесарил он... И много ты там наслесарил?

– Мне хватало.

– Суров ты больно, парень красивый. Навешал бы ты ему пиздюлей, Костя, чтобы не выпендривался.