Тайны полуночи
Шрифт:
Стоун не нашел в действиях Кэннона ничего подозрительного, и все полученные о нем сведения тоже не внушали на его счет никаких сомнений: добропорядочный гражданин, ничем не опорочивший своего имени. Стоун со стаканом виски в руке сидел в салуне, который заполнялся вечерними посетителями. Он как будто рассматривал загадочную картинку, недостающей частью которой был Мэтт. Надо его найти, тогда картинка будет разгадана. Если бы Мэтт призвал его на помощь, подозревая ловушку… послал бы письмо… но, возможно, опасность грянула неожиданно. Стоун вдруг поймал себя на том, что уже не хочет видеть Марстона убийцей Клэя, а чувствует, что опасность грозила им обоим, хотя жертвой стал один Клэй. Может быть, Мэтт боится стать жертвой тех же убийц, и боится довериться закону, потому что чиновники в Колорадо славятся своей продажностью. Так или иначе, Стоун решил вечером, когда он под покровом темноты проскользнет в комнату Джинни, открыть своей возлюбленной все, что он от нее утаил. Он скажет ей, что дело не ясно для него самого, но он имел основания заподозрить Мэтта. Джинни ведь много лет не видела отца — он мог стать совершенно другим человеком за эти годы. Человеком, которого ожесточили война и плен, потеря плантации и потеря семьи. Открыв богатейшее в Штатах месторождение серебра, он утаил это от второй жены, которая продолжала считать его мертвым, и вызвал из Англии Джинни… Значит, он любит ее и хочет одарить богатством. Но, может быть, любовь к дочери и подстегнула его алчность, и он решил избавиться от Клэя?
Стоун так горевал после смерти Клэя, что даже смутный намек в письме друга побудил его счесть Марстона убийцей Кессиди, и эта мысль так глубоко укоренилась в его сознании, что он не в силах был отказаться от нее. Все, решил Стоун, мне придется сказать Джинни, что я подозреваю ее отца в убийстве. И как это ни ужасно, настигнув Марстона, мне придется арестовать его и передать в руки закона, но до того, как он возьмется за осуществление этого дела, он должен был подумать о безопасности Джинни. Надо убедить ее укрыться на время в хижине в горах, в десяти милях от Вестонского прохода. Если она откажется поехать с ним, ему придется связать ее и доставить туда насильно; ну а там уж убедить другими средствами.
«Мэтт Марстон, — воскликнул Стоун, — хоть бы ты был невиновен! Я могу потерять из-за тебя женщину, которую люблю…»
Окончив приготовления к отъезду, Джинни дождалась темноты, охваченная тягостным раздумьем. Вчера в постели, среди безумных ласк и скоропалительных обетов, она поверила в чудесное будущее. А ее любимый, оказывается, скрыл от нее тайну, которая это будущее разрушила. Между ними возник злой дух, которого, как она думала раньше, Стоун уже убил, — тайна, молчание. Почему он не был с нею откровенным, до конца искренним? Его ненависть, злоба, ожесточение обернулись против ее дорогого отца, и он счел эти чувства дороже любви, если он в самом деле ее любил, наверное, не любил! Она боялась в этом убедиться и хотела убежать как можно дальше… Если он все-таки любит, то найдет ее и все объяснит.
Джинни написала записочку Хетти, которой не было дома: за интересной пожилой женщиной ухаживал не один поклонник, и сегодня она была приглашена в ресторан, как Джинни на несостоявшийся обед с Фрэнком Кэнноном.
Еще одна опасность, со вздохом подумала Джинни. Кэннон пустится разыскивать ее и все узнает… Джинни просила Хетти поберечь ее вещи до возвращения. Положив записку на видном месте, она скрутила узлом свои пышные волосы и прикрыла их шляпой с высокой тульей, бросавшей тень на верхнюю половину лица, и надела широкий жакет, который скрывал ее фигуру. Она поела холодного жареного цыпленка с бисквитами, чтобы не разводить лишний раз огонь в горах для приготовления пищи, завернула остаток в чистую тряпочку и положила в дорожную сумку. Джинни вышла из дома и осмотрелась — никого не было. Зайдя в сарай, она оседлала свою лошадь, привязала седельные сумки, села верхом и сумела выехать из города незамеченной — был конец дня пятницы, все уже разошлись по домам, а редкие прохожие не могли узнать переодетую Джинни. Перед нею лежал путь в Скалистые Горы, оставшиеся три часа дневного света давали ей возможность до темноты укрыться в лесу. После первой ночевки предстоял путь еще на четверо суток.
Стоун, сумев ускользнуть от преследователей, добрался до пансиона и укрылся в сарае за кучей сена. Ночью он проскользнет в комнату Джинни. Он услышал какой-то шум, который вскоре затих, Стоун выглянул и увидел Джинни, выводящую из сарая свою лошадь. Она оседлала ее, привязала сумки; Джинни была одета по-дорожному. Досада и недоумение охватили Стоуна — куда это собирается к ночи его возлюбленная, очевидно, умышленно избегнув встречи с ним? Одна или кто-то присоединится к ней?
Стоун знал, что у Джинни есть карта, и понял, что она направляется в горы, на отцовский прииск, — она явно снарядилась в дальний путь. Но почему не взяла его с собой? Умышленно сбежала от него? Если бы он случайно не укрылся до ночи в сарае, он и не узнал бы, куда она направилась, почему исчезла, мог подумать что угодно. А когда он догадался бы, она уже намного опередила бы его. Да, в первую их встречу Джинни была настоящей леди, городской балованной неженкой, а сейчас стала женщиной, которая не боится опасностей и способна на всякие уловки. Уловку ее он, по счастью, обнаружил, не то бы она ускользнула от него незамеченной. Он может немедленно последовать за нею. Так и надо поступить — ехать одной в горы очень опасно, поступок Джинни безрассуден. Может быть, что-то вызвало в ней панический страх. Может быть, Мэтт прислал письмо и призывает ее к себе. Но так бежать от него, Стоуна, — обидно и оскорбительно для него. Чистая, как ключевая вода, Джинни говорила, что любит его, но, наверное, таила в душе еще одну тайну? Или догадалась о тайне Стоуна и предпочла быть на стороне отца?
О женщина, я думал, что между нами больше не будет никаких тайн. Думал, что ты любишь меня. Хотел открыть тебе все, а ты ускользнула. Джинни, любовь моя, ты должна была остаться со мной. Как я помогу тебе, как смогу защитить тебя, если ты от меня убегаешь?
Избегая больших дорог, по которым следовали к подножию гор фургоны с продовольствием и снаряжением для золотоискателей, Джинни скакала на северо-запад. Глядя на вершину Пайк, покрытую шапкой снега и в июле, она радовалась, что ее путь, обозначенный на карте отца, минует эту высочайшую точку Скалистых Гор. Но ей надо было миновать немало хребтов, каньонов, плоскогорий; часть дороги к заброшенной хижине проходила по равнинам, покрытым густой зеленой травой. Ландшафт сверкал яркими цветами: под синим небом деревья, травы, кустарники переливались всеми оттенками зеленого на фоне красных скал, которые словно пылали в свете заходящего солнца, окаймленные белоснежными вершинами.
Она проехала Мэнитоу Спрингз, где сотни лет назад люди жили в пещерах; там, где ее дорога огибала «Сады Богов», ее поразили странные скалы из красно-белого песчаника, от двухсот до трехсот футов вышиной. Она следовала путем, указанным на карте, вспоминая заученные наизусть сведения, держась в стороне от дороги, но дорога и с другой стороны — река служили ей ориентирами.
Подъем стал круче, лошадь замедлила шаг, но дорога еще не была очень трудной. На склонах росли сосны и кустарник; Джинни пробиралась сквозь заросли дубов, ольхи, берез, можжевельника. На берегах горных потоков Джинни видела скрюченные в борьбе с суровой природой стволы; она зачерпнула воду из ручья, и ее обожгло ледяным холодом. Воздух еще хранил тепло, но она знала, что после захода солнца в горах бывает достаточно прохладно; она уже поеживалась в легком жакете, в полудреме вспоминая вчерашнюю ночь и жаркие объятия Стива.
Не смей вспоминать, Джинни. Не думай о нем, пока ты не узнаешь правды об отце.
Она продолжала свой одинокий путь — надо было до захода солнца оказаться как можно дальше от Колорадо-Сити. К счастью, по дороге не встречались ни шахты, ни одинокие старатели — пока не встречались. Зато она видела белок, кроликов, бурундуков, антилоп-вилорогов. Однажды в низинке у озерца, спешившись, чтобы набрать воды, Джинни встретилась с лосем, пробирающимся на водопой, и они удивленно уставились друг на друга. Поднявшись уже на значительную высоту, Джинни бросила взгляд на покинутый ею город: Колорадо-Сити лежал на плоскогорье вдали, словно игрушечный. Она была так далеко, среди скалистых гор, совсем одинокая! Сердце Джинни сжалось. Вернуться или продолжить путь? Но вернуться она не могла: Фрэнк узнает о ее бегстве не сразу. Он будет спокоен, пока не наступит вечер воскресенья, а за понедельник она тоже может быть спокойна — прочтя ее записку, оставленную Хетти, он решит, что она поехала в Денвер, чтобы обдумать его предложение вдали от него. Таким образом, упомянув в разговоре с Фрэнком о Денвере, она выиграла лишний день. Но Стоун, наверное, уже знает о ее бегстве, он, конечно, пробрался в ее комнату и видел ее записку к Хетти. Что он подумает, что он предпримет? Будь та проклят, Стоун Чепмен, за то, что ты так безжалостно обманул меня, так бессовестно лгал мне вчера ночью! Джинни заставила себя успокоиться, оторвала взгляд от Колорадо-Сити, повернулась и продолжила путь. Она рада была, что ей не надо пересекать поросший лесом горный хребет Рэмпарт справа от ее пути. Услышав скрип движущегося по дороге фургона, Джинни свернула, так что ее скрыли заросли кустарника. Следующей опозновательной приметой был водопад Грик, который должен был оказаться на юго-востоке от ее пути. Джинни похвалила себя за то, что прилежно выучила все приметы на отцовской карте, которую и с закрытыми глазами видела перед собой. Солнце село, и Джинни прервала свой путь. Пришлось расположиться на стоянку в лесу. К счастью, не было совсем темно: сквозь деревья светила полная луна. Зажигать костер и готовить ужин было опасно: огонь и запах еды могли привлечь бродяг или случайных путников. Чтобы избегнуть неровностей грунта, она ввела лошадь в ручей и прислушалась: не было слышно никаких шумов с какой-либо ближайшей стоянки золотоискателей. Она ехала по ледяной воде, все так же настороженно прислушиваясь, но звуков, свидетельствующих о присутствии людей, не доносилось: только здесь и там шли на водопой олени и антилопы. Когда берег стал ровным, Джинни вывела лошадь из воды; проехав еще некоторое расстояние, она углубилась в лес. Вскоре невдалеке она увидела хижину, но над ней клубился дымок, стало быть, там были люди. Она ехала, пока хижина не скрылась из виду; потом остановилась, распрягла лошадь и пустила ее пастись, расстелила на покрытой сосновыми иголками земле одеяло и легла, положив рядом с собой оружие. Темнота сгущалась, перекликались между собой ночные птицы. В кустах шуршали какие-то зверушки, почти вплотную к Джинни прошел олень. Квакали лягушки у воды и трещали сверчки. Стало холодно, и Джинни закуталась в одеяло. Ее охватил страх. Пугал шорох листвы под ветерком, тени от покачивающихся ветвей. Сердце бешено стучало, дыхание в груди стеснилось, даже иногда постукивали зубы, и она никак не могла убедить себя, что ее страхи — просто игра воображения. Наконец Джинни заснула.
Стоун подошел к ней, расстелил свое одеяло невдалеке от нее и лег, чтобы охранять ее сон. Он решил не обнаруживать своего присутствия до конца пути, невидимкой охраняя Джинни.
В субботу Джинни пересекла реку Южную Платы и проехала через проход Уикерсона в невысоком горном хребте. Теперь она ехала через смешанный лес с разнообразными оттенками зелени, с наслаждением вдыхая свежий прохладный воздух. На лесных опушках пестрели ромашки и водосборы; над цветами порхали яркие бабочки. Джинни засмеялась, увидев, как две лисицы уставились на нее глазками-бусинками, а когда Джинни проехала мимо, снова принялись кататься по траве. Потом ее позабавил дикобраз, переходивший дорогу и встопоривший свои иголки перед вздыбившимся в испуге жеребцом. Зайцы выскакивали кругом из травы, и Джинни представляла себе, как вкусно коричневой корочкой зажарилась бы на костре зайчатина, но стрелять боялась. Это был край испуганных зверей: пасущиеся олени только на миг поднимали голову, когда она проезжала. В деревьях трещали белки, энергично шелуша сосновые шишки. Кругом царили мир и покой.
К концу второго дня пути Джинни решила, что должна успокоиться и не думать о троих мужчинах, которые наполняли тревогой ее душу. Она не будет думать о том, жив ли ее отец; не будет тревожиться мыслями о мести Фрэнка и о предательстве Стоуна. Но она продолжала думать о них; Джинни бранила себя за то, что не дала Стоуну возможности оправдаться и пустилась в одиночку в путь, на котором могли встретиться всевозможные опасности. Что, если с ней произойдет несчастный случай и она останется лежать одна, в пустынной местности? А если на нее нападут бандиты вроде шайки Барта? Если она собьется с пути? Стоун скрыл от нее свои намерения относительно ее отца… но Джинни знала, что он ее любит и, поехав вместе с ней, охранял бы ее от всяких опасностей. Почему она бежала от него, не сказав ему ни слова? Он имел право оскорбиться, он, конечно, рассержен. Или подумал бы черт знает что — он ведь даже не представляет, куда она решила направиться.