Тайны русской империи
Шрифт:
Второй съезд правых профессоров состоялся в декабре 1910 года там же, в С.-Петербурге. Среди участников этих съездов и вообще академического движения были такие именитые ученые, как академик, профессор русского языка А.С. Соболевский; академик, профессор математики Н.Я. Сонин; профессор русской истории И.П. Филевич; профессор всеобщей истории В.И. Герье; профессор всеобщей истории П.Н. Ардашев; профессор, историк-славист П.А. Кулаковский; профессор всеобщей литературы И.П. Созонович; знаменитый ориенталист, профессор монгольской словесности А.М. Позднеев; профессор зоологии А.А. Тихомиров; профессор церковного права М.А. Остроумов; профессор русского государственного права Н.О. Куплеваский; профессор международного права П.Е. Казанский; профессор права В.М. Грибовский и многие другие. Так что, говоря о правых академистах, можно констатировать, что это был цвет университетской профессуры.
Со стороны либеральной и социалистической интеллигенции обрушилась жесточайшая обструкция на тех немногих, кто между революциями 1905 и 1917 годов не испугался возвысить свой голос в защиту науки и государственности. «Не один из нас, — писал профессор П.Е. Казанский, — вычеркнул из своей жизни несколько лет ради спасения высшей школы. Не один поплатился здоровьем, преждевременной старостью» {301} .
Многие правые академисты подвергались оскорблениям, побоям и бойкотам, а после прихода к власти большевиков немалое число их было замучено и расстреляно. «Мы (академисты. — М.C), — писал участник событий профессор П.Е. Казанский, — смотрели на Новороссийский университет как на передовую крепость русской культуры и государственности на инородческой окраине и защищали ее, не щадя себя, как могли, как умели, как защищали наши предки укрепленные твердыни на границах государства. Поймут ли когда-нибудь русские люди, какой гигантский труд пришлось положить на восстановление учебной, ученой и административной жизни нашей школы, совершенно разоренной, разгромленной и опозоренной во время освободительного движения» {302} .
Параллельно объединению консервативных профессоров стали возникать и правые академические студенческие корпорации в разных высших учебных заведениях.
Так, в октябре 1907 года был открыт отдел Союза русского народа при Императорском С.-Петербургском университете. С этих пор делегатов на монархические съезды встречали и провожали по местам студенты в парадных мундирах и при шпагах.
В октябре 1908 года студенты Императорского С.-Петербургского университета, Горного и Политехнического институтов создали Академический союз с девизом «Наука и Отечество».
С 1908 по 1913 год были созданы 22 академические корпорации. В С.-Петербурге открылся их клуб. В С.-Петербурге, Киеве и Одессе были учреждены Общества содействия академической жизни высших учебных заведений. Председателем этих обществ состояли: жена дворцового коменданта Е.С. Дедюлина, супруга киевского генерал-губернатора Е.С. Трепова и жена одесского градоначальника Л.Д. Толмачева.
В С.-Петербурге в различные правые академические корпорации входило несколько сот студентов. Председатель корпорации Лесного института Г.И. Кушнырь-Кушнерев подсчитал, что в 1910 году столичные корпорации объединяли 468 студентов. По всей Российской империи в разных местах число правых академистов в высших учебных заведениях колебалось от 5 до 10% всего студенчества…
Тема революции безбрежна, как, впрочем, и тема борьбы с нею. Поэтому нам хочется остановиться еще лишь на одной значимой для сопротивления революции фигуре.
Монархический ригоризм имперского зубра. Николай Евгеньевич Марков (1866—1945).Очень немногие политики могут похвалиться тем, что современники и потомки связывают с его фамилией целое политическое направление, целое политическое мировоззрение. Редко кто из идейных деятелей может стать персонифицированным символом, выразителем политических «чувствований», чаяний миллионных масс своих сограждан настолько, чтобы его противники могли обращаться к нему как к олицетворению этих политических принципов. Марков 2-й стал таковым, несмотря на то что о нем не написаны биографические сочинения, не защищены научные диссертации, не оставлены многочисленные воспоминания его современников…
Он был одним из известнейших людей империи начала XX века, фамилия Марков 2-й являла собой один из ярчайших синонимов русского монархизма и особо ревностного, ригористского служения политическому принципу самодержавия. Православное прямодушие, дворянская честь и национальная мощь слились в этом человеке с удивительной степенью концентрации, которая поражала и восхищала, удивляла и страшила его современников, как союзников, так и противников.
Фамилия этого человека стала отображать охранительный принцип как таковой. Марковец — таким именем награждали всякого человека, взгляды которого хотели определить как крайнюю ортодоксальность во взглядах и фанатичную неутомимость в отстаивании традиционных устоев имперского русского государства.
Николай Евгеньевич Марков был многолетним символом сопротивления революции, так называемому освободительному движению, как в России, так и в послереволюционной эмиграции.
Он был высок, массивен, красив, лицом и особенно взглядом похож на Петра I, и об удивительной схожести Маркова Н.Е. с первым русским императором говорили многие видевшие и слышавшие его громогласные речи. Знаменитый русский публицист Михаил Осипович Меньшиков (1859—1918) считал его лучшим оратором Государственной Думы. На его выступления в Государственной Думе ходили как на грандиозные политические события. Его речи были полны красивых образов, тонких сравнений, блестящих проникновений в суть обсуждавшихся проблем, его политические выпады всегда отличались острым сарказмом, что завлекало не только нейтральных слушателей, но даже и политических противников, не раз аплодировавших и кричавших ему: «Браво, Марков!»
При этом он не был тонким государствоведом, любящим дотошно разбирать мелкие частности законодательства, или глубокомысленным философом, могущим часами говорить об отвлеченных понятиях «субъективного» или «объективного».
Он любил Родину «не как государствовед, а как государстволюб» и был в Государственной Думе законодателем, для которого писаный закон никогда не являлся абсолютной аксиомой бытия, должной сохраняться даже ценою разрушения всего русского мира. Высшим смыслом его политической деятельности была целесообразность той или иной меры для поддержания положительных начал жизни русской нации и могущества имперской государственности…
«Дикость», «бездарность» и «мракобесие» лидеров правых дореволюционных партий и союзов является не подвергаемым критике убеждением в сознании людей, принявших на веру «исторические истины», писанные либеральными и коммунистическими исследователями политической истории XX столетия. Порой, при чтении столь глубоко партийно-пристрастных историков и политиков, начинает казаться, что, говоря о правых, они описывают мир зоологии, мир животных, не способных ни на благовоспитанное поведение, ни на научное или просто логическое мышление; порой правым отказывают вообще в общечеловеческом отношении, считая их за не имеющих человеческого образа, за нелюдей.
А между тем в реальной исторической действительности правые не были замешаны ни в терроре, ни в кровавых массовых расстрелах, ни в подрыве государственной власти, ни в измене, ни в получении денег от иностранных правительств и инородных сообществ для достижения своих политических целей, в чем активно участвовали все их политические противники, начиная с октябристов и кадетов и кончая социал-демократами и эсерами. На самом деле «союзники» были теми преданными верноподданными своего государя и добропорядочными гражданами Российской империи, которые с первыми годами XX столетия вдруг ощутили страшную опасность надвигающейся революции, краха всего того образа жизни, которым они жили, разрушения всего того, что было для них свято, значимо, дорого; они были самыми чуткими охранителями тысячелетней традиции православной цивилизации, святыни которой посягала поругать революционная интеллигенции и всевозможная инородчина.