Тайны темной осени

Чернышева Наталья Сергеевна

— Римма Анатольевна, прошу вас…

Ни на какую работу я сегодня, естественно, уже не поеду. Смысл? Приехать, потратив час на дорогу, чтобы просидеть в офисе четыре часа, а потом обратно, полтора часа — с учётом пробок! — на дорогу… Что я за те три часа сделаю? Я лучше дома в ночь посижу.

Мою работу можно делать хоть на коленке в самолёте, пролетая над — не над гнездом кукушки, о нет! — над Африкой, например. Или Тихим

океаном. Но умри на месте, ты обязана каждый день ездить в офис! И сидеть там от звонка до звонка, и, желательно, ещё задерживаясь после.

Я думала, я смогу переварить нового начальника, он объявился у нас в конце весны. Несмотря на первое нелестное впечатление. Увы, к концу лета на него выработалась стойкая изжога. И не у одной меня. Как мы жалели о нашем Владимире Арсеньевиче! Да, он был строг. Да, за спиной прозвали Тиранозавром. Но, жёстко требуя результатов точно в сроки, он никогда не лез в сам процесс. Надо тебе отлучиться по делам — пожалуйста. Надо выспаться с утра — на здоровье. Только чтобы не вредило делу. Задача должна быть решена полностью и в срок. А как именно, где именно, что при этом на тебе надето — твои проблемы.

Новому боссу лишь в прошлом году стукнуло двадцать пять. Первая его длинная речь свелась примерно к следующему: «Папа купил мне эту фирму, сейчас я расскажу вам, как добиться успеха». Диплом по «Информационным технологиям» у него был, и вроде как даже красный. С его слов, сама не видела. Хвастался он, дай Боже. А сам calloc от malloc* отличить был не в состоянии, в чём мы все убедились очень быстро.

Кто поумнее, тот свалил сразу. Но мне было жаль проект, в который мы вложили столько времени и сил. Надо было всё-таки довести его до ума.

Что делаешь — делай хорошо. Или не делай вовсе…

****

Функции работы с памятью компьютера языка программирования С

В сентябре у нас обычно погода хорошая, солнце сквозь облака, тепло — относительно, разумеется, — деревья ещё зелёные, но уже с первыми мазками ржавого осеннего золота в листве. Утренняя морось уходит к полудню, о ней напоминают разве что мокрые тротуары и влажный шелест шин по асфальту. Идеальное время года для того, чтобы бродить по городу.

Десятый трамвай привёз меня к Финляндскому вокзалу. Оттуда я неспешно пошла пешком — на Литейный мост.

Дошла до середины моста, долго стояла, вбирая в себя пронизанный солнечным светом простор. Ветер бил в лицо, трепал волосы, сбивая их в длинный хвост за спиной.

Стрелка Васильевского острова — далеко впереди. Там же, в перспективе, по правую руку — Петропавловская крепость, по левую — Летний сад. Куда пойти? Можно кинуть монетку, а можно ещё постоять, подумать… Почему-то мне всегда было сложно принимать решения, связанные с выбором из двух вариантов. Направо пойдёшь, налево пойдёшь… и зависаю. Стою, смотрю, ни о чём не думаю, и сделать бы шаг, но никак, не могу, тупик, стена, оцепенение. Зато потом уже никаких сомнений не бывает никогда. Выбрала — всё, поздно проситься обратно, да и время не старая киноплёнка, не отмотаешь назад.

Солнце приглушило набежавшей тучей, и сразу выцвели все краски, обращая мир в жемчужную серость. Я подняла голову к небу и обомлела: в небе стояло вокруг солнца огромное тусклое кольцо-гало. Редкое явление, обычно возникает зимой и сверкает радугой, но сейчас оно было серо-белым, со слабой рыжиной по внутренней стороне кольца, на сером же фоне, солнце в центре — размытый неяркий пятак, и общее гнетущее впечатление, будто город внезапно накрыло огромной металлической крышкой из алюминия.

Прогулялась, называется.

От железного неба на душе стало совсем уже гадостно.

Ветер яростно рванул волосы в очередной раз, дохнул в лицо промозглым холодом, и показалось, будто из-под моста выплывает древняя, тёмная от времени, лодка со зловещей чёрной фигурой на носу. Кинуло в жар, потом в холод, руки судорожно вцепились в холодные перила. Мне даже запах почудился, стойкий запах чего-то страшного, а ведь, я читала когда-то, при шизофрении галлюцинации не пахнут. Они могут быть слуховыми — всякие там голоса, визуальными, — всякие там пришельцы и зелёные черти, но чтоб запахи — никогда.

Я тряхнула головой, отгоняя видение. Видение послушно пропало. Лодка оказалась обычным частным катером, и на носу — да, стоял какой-то мужик, но даже не в плаще, а в обычной одежде — куртка, джинсы. И воздух пах речной сыростью и проезжающими мимо автомобилями, и странное облако протащило — солнце вновь усердно поливало город ослепительным светом…

Это всё следствие утреннего потрясения: не каждый же день видишь трупы! Я оторвалась от перил, пошла по Литейному дальше. Решила бродить по городу, давай броди. И думай о проекте, после завершения которого, очевидно же, надо увольняться. С нынешним боссом кофе не сваришь…

Летний Сад хорош всегда. Его открыли для свободного посещения не так давно, лет семь или шесть тому назад. Эти таинственные зелёные переходы, фонтаны, старые деревья, помнящие те, давние, времена… Парочка лебедей в озере у входа, Порфировая, она же Эльфдаленская, ваза из розового мрамора, подарок шведского короля…

Но по вторникам Летний Сад закрыт, а я об этом напрочь забыла. Так что полюбовалась вазой через забор и пошла на Марсово поле, оттуда — снова к Неве.

Там-то меня и настиг вызов от Ольги. Песня из комедийного какого-то сериала, — «Я птицу счастья свою отпускаю на юг, теперь сама я пою, теперь сама летаю…» Точно про Ольгу! Под её характер, полностью. Как услышала, сразу же скачала и поставила на её звонок.

Моя дорогая, незаменимая, бесценная старшая сестра. Кроме шуток: второй такой нет на свете.

— Что случилось, Римма? — сходу, без здрасьте, интуиция у сестрёнки потрясающая, насквозь видит.

— Ничего, — решила я отмолчаться.

Энтузиазм Ольги не знал предела. Мало того, что человек под вечным феназепамом — мир прекрасен, люди хороши, позитив рулит, так там ещё и энергии — два термоядерных привода в попе. Это я могу сидеть неподвижно, смотреть на бегущую в залив реку, а для неё такое смерти подобно. Движение — это жизнь, не уставала повторять Оля, и, глядя на неё, я понимала: действительно, жизнь. Для неё. Я бы повесилась.