Тайны темной осени

Чернышева Наталья Сергеевна

Но он прекрасно понял суть заминки. По поводу своего прозвища среди коллектива ему уже настучали. Кто именно, я не знала, но подозрения — были. Нормально. Лизоблюды всегда были и будут в коллективах, особенно там, где начальство лизоблюдство поощряет изо всех сил.

— Почему не работаете, Римма Анатольевна?

Рожа у него — мерзкая, и очки эти круглые, добавить бы возраста, и будет одно лицо, практически одно лицо. Может, вправду потомок?.. Какой-нибудь внебрачный внук внебрачного сына?

— Я работаю, Лаврентий Петрович.

— Вы уже сорок минут как пялитесь в окно! Вместо того, чтобы набирать код.

Чтобы набирать

код, сначала надо его придумать. Чтобы придумать код, надо сначала расписать, хотя бы карандашом и на коленке, его логическую схему. Чтобы расписать логическую схему, сначала надо прикинуть математическое решение задачи. Всё это требует времени, сосредоточения, тишины, и, — ну да! — при этом вполне можно пялиться хоть в окно, хоть в стену, всё равно зрение ушло внутрь, туда, где как раз и решается задача. Появись за стеклом птеродактиль или летающая тарелка в такой вот момент, ведь не увижу.

Как не увидела начальника, сорок минут торчавшего за столом напротив.

Но разве ему это объяснишь?

— Я думаю, Лаврентий Петрович, — отвечаю максимально вежливо.

Но вежливость не помогает: чёрный властелин выходит из берегов. Вникать в этот ор нереально от слова совсем, я и не вникаю, с тоской ожидая, когда же поток, наконец-то, иссякнет. Суть потока: безответственность некоторых сотрудников-бездельников, их работа на срыв сроков и что-то там ещё… в одно ухо влетело, в другое вылетело. Я умею слушать и слушать внимательно тех, кого уважаю, кто говорит по делу, у кого можно чему-то научиться. Но сель бессмысленности разбивает моё внимание на тысячу мелких, не компилириуемых в единое целое, осколков. Я почти ничего тогда не запоминаю из прозвучавшего. Только первые несколько фраз и последние.

— … и срежу премию!

Внутренняя Алиса на автомате выдаёт:

— Срежете премию — уволюсь.

Не успела вовремя прихлопнуть рот, теперь уже поздно.

— Вот как? — с обманчивой ласковостью повторят начальник. — А я думал, в глаза повторить постыдитесь.

Молчу, не отвожу взгляда. Мне нечего стыдиться, никаких срывов по срокам я не допущу, я это знаю, он это знает, но очень уж ему хочется вспрыгнуть сверху и там от души по моей голове потоптаться.

— Хотите попасть в чёрный список? — выкладывает он последний козырь.

Чёрный список — это серьёзно, конечно, но… Можно работать удалённо, под псевдом. Можно сменить профессию, хотя, конечно, вариант экстремальный, я больше ничего не умею делать. Но у меня сестра — адвокат, наконец! Что-то придумает с этим чёрным списком, я уверена. А вот что наш доморощенный Берия будет делать с развалившимся накануне сдачи проектом — вопрос.

Молчу. Что тут скажешь.

Он плюнул и наконец-то убрался из моего кабинета. Ахнув дверью так, что просыпалась крошка. Слава богу, дышать легче стало.

Но теперь я действительно просто тупо пялилась в окно, затянутое серым полотном тумана. Решение, которое я почти нащупала утром, обиделось и больше не маячило нигде, ни на поверхности сознания, ни на его грани.

Нельзя, нельзя, нельзя в нашей работе дёргать человека просто потому, что ты начальник, а твой подчинённый дурак по дефолту, из-за того только, что подчинённый! Нельзя загонять нас в дикие рамки: стучи по клавиатуре, язык вывесив, отсюда и до обеда, после обеда снова стучи. Шаг влево, шаг вправо, прыжок на месте — получи по башке. И уж, конечно, после мозговыноса на тему «пялилась в окно, ничего не делала» тут же производительность повысится в тысячу раз прямо, ага. В миллион!

Бесит.

Бесит.

Бесит!

Консоль — скрипт latte_cof — логин по ssh к кофемашине, которая начнёт наливать мне кружку как раз к тому моменту, когда подойду. Механизмы лучше людей, однозначно. С ними такой откровенной, на животном уровне, неприязни никогда не возникнет.

ГЛАВА 2

В поздневечернем осеннем городе, скинувшем с себя суету пиковых часов, проступает, — медленно, как на снимке полароида, — монументальный шик. Машин мало, прохожих ещё меньше. Седая морось продолжает сыпаться с небес, холодя разгорячённую кожу, но фонари уже различимы, тротуары тоже. Дома проступают из тумана как таинственные каменные корабли — чем дальше, тем страньше и невесомее. И звук шагов глохнет во влажном воздухе как в плотной вате. И даже одинокий трамвай, плетущийся по середине проспекта, грохочет как-то тихо, совсем не по-трамвайному.

Синие софиты — шестой маршрут. Старая модель, ещё из детства, зверь нынче редкий на «шестёрке», сейчас тут всё новенький гламур бегает, блестит новенькими боками. А этот старше меня раза в два, и мордочка обречённо-усталая; короткий звонок, грохот закрывшихся дверей и — тадах-тадах дальше, в туман. Звук затихает минуты две, такой же глухой и какой-то ватный.

Осень.

Сырость.

Туман…

Надо было сесть в этот вагон, до Финляндского вокзала, оттуда — десяткой. Надо было вызвать такси уже, что ли. Сама я вести машину в сером месиве не хотела. Водитель из меня так себе, да ещё в тумане. Столбы и случайных прохожих следовало пожалеть.

Слишком долго просидела за экраном, и, можно сказать, зря. Не сделала почти ничего из того, что планировала, обидно.

Но так бывает в нашей работе нередко. Делаешь, делаешь, делаешь, а потом внезапно понимаешь: неправильно, нерационально, не так. Всё стереть, переписать сначала. Всегда легче писать заново с нуля, чем редактировать уже написанное. Ну, время ещё есть. Дедлайн рядом, но… не настолько же, чтобы паниковать и бегать с вытаращенными глазами.

Такси, решила я, вызвать всегда успею. Пошла пешком. Куда мне торопиться? Не ждёт меня дома никто, ни муж, ни дети. Может, зря, а может, и не зря. Я не умею общаться с живыми людьми, Оля и Алексей не в счёт. Со мной не будет комфортно никому. А уж как некомфортно будет мне…

Проспект Добролюбова — площадь академика Лихачёва — Биржевой мост.

На мосту ветер разорвал стылую чёрно-серую хмарь, сдул её в реку. Оранжевое от городской засветки небо бросало рыжие блики на речную волну. Мимо торопливо шелестели припозднившиеся машины. Я долго стояла на смотровой площадке моста, по самой его середине, смотрела на тёмный простор, распахнутый впереди. Дождь, река, рваный ветер…

Что-то в этом есть, решила я, и пошла дальше.

С моста по набережной вниз, вниз, под Биржевой сквер, здесь всегда обычно толпятся туристы, но не в такой час и не в такую погоду. Вода прибыла и выплеснулась на набережную, но не настолько, чтобы нельзя было пройти. Гранитная стена — по правую руку. Тёмные волны — по левую. И тишина. Полная, плотная, только ветер свистит в ушах и волны плещут в камень…