Тайны темной осени
Шрифт:
Про гостиницу не услышали. У тёти Аллы была поразительная способность фильтровать всё ненужное. Буквально: тут слышу, там не слышу.
Она буквально выдавила меня через дверь в комнату, встала, уперев руки в бока, огляделась.
— Да-а, — хоромы не царские, — заявила она. — В этой клетушке только крысе и жить. Но ничего, её продать ещё можно…
— Зачем мне продавать мою квартиру? — спросила я, сатанея с каждым словом.
— Ну, как зачем? Как же! Тут продать, мы добавим, купишь хорошую, нормальную двушку в Девяткино, поближе к Всеволожску…
— Зачем
Вот со мной так всегда. Прыгать надо, а я туплю. Зашла ко мне в квартиру незваной, стоит и распоряжается, как мне продавать собственное жильё и где покупать другое… Оля бы уже озвучила направление на гору в Перу, а я стою, слушаю, как мне, непонятливой, растолковывают:
— Возраст берёт своё, не могу уже я на земле жить, нужно в город, поближе к современной медицине… и колено болит, и давление вот. Купим в Девяткино двушку, одна комната — с балконом! — мне, старой, вторая вам с Сенечкой, и…
— Тётя Алла, — сказала я, — уймитесь; никто ничего продавать не будет.
— Сразу после свадьбы-то и продадим, — она не услышала.
Сенечка молчал, смотрел в пол. Взрослый шкафообразный мужик с пивным брюшком и небритой помятостью на лице…
— Не будет свадьбы, — заявила я ледяным голосом. — Не будет никакой квартиры в Девяткино. И вообще, я вам сейчас такси вызову, обратно в ваш Всеволожск!
— Как?! Ты выгонишь старую больную тётю в ночь? Римма!
Вопли, крики, слёзы, ор.
Тётя Алла выставила на продажу — или уже продала?! — оба дома во Всеволожске.
И приехала жить в Петербург к обожаемой племяннице. С тем, чтобы выдать оную племянницу за сынульку. И пора уже к свадьбе готовиться, а эта неблагодарная племянница чего-то там кочевряжится, как говно на лопате.
Клиника!
— Сеня, — сказала я бешено. — Это правда? Вы продали жильё?!
Он пожал плечами. Смотрел в пол, в глаза мне смотреть остерегался, и правильно делал, моим взглядом можно было крошить бетонные стены.
— Там что, деньги в этих ваших чемоданах?!
Из невнятного Сениного мычания я поняла так, что всё-таки не продали ещё. Пока не продали. Уже легче. И в баулах не деньги, а одежда, надувной матрас и еда. Надувной матрас — это чтоб на первое время я с Сеней спала бы на полу, а тётя Алла на моём диване, у неё спина больная, ей на полу нельзя.
— Вон, — сказала я страшно. — Вон отсюда к чертям собачьим!
— Ах! — вскинулась тётя Алла, очень точно падая на мой диван. — Мне плохо! Умираю!
Коронный её номер, на деда действовало безотказно. Но я не дед!
Дальше было мерзко, противно и тошно. Я вызвала скорую, скорая не нашла у тёти Аллы ничего страшного, даже давление было 120/80, как у пионерки. Штраф за ложный вызов само собой. Я вызвала такси — оплатила через сайт до Всеволожска: ночной вызов, поездка за пределы КАД…
Баулы выпнула из квартиры сама, откуда только силы взялись. Лично проследила за погрузкой рыдающей тёти в машину, попутно лопнув от злости несколько раз. Слов не было. Были только эмоции и обсценное их отображение, вертевшееся на языке. Но привычка в принципе не материться брала своё: с кончика языка я не сняла ни слова. Может, и зря.
На улице снова сгустился туман, и светящийся зелёным «гребешок» рекламного опознавательного таксо-знака на крыше машины размывался в скользкой мороси в нечёткое пятно.
— Что ты терпишь её, тюфяк?! — в сердцах высказала я Сенечке, угрюмо грузившем баулы в багажник. — Ты мужчина в доме или кто?
— Прости, Римма, — тихо ответил Сеня, внезапно поднимая голову. В глубине его глаз я увидела глухую тоску… — Мать она мне…
Тут-то злость моя и схлынула, как половодье в конце весны. Мы не выбираем себе родителей, не выбираем и место, где родиться. Мы можем взять в руки только свою собственную судьбу, и то, лишь до определённого предела. Но мать действительно ведь не бросишь. Какой бы глупой или вовсе придурочной она бы ни была…
— Не дай ей дом продать, Арсений, — тихо сказала я. — Как-нибудь пусть на тебя перепишет, хотя бы один. Со вторым что хочет пусть делает, но один — тебе, понял? Олю попроси, может, поможет. Ты ведь понимаешь, что вариант припереться посреди ночи и устроить цирк в надежде, что никто не даст пинка под зад старой больной выжившей из ума женщине, — дохлый номер?
Он только кивнул. Сел в машину, машина поехала. Я смотрела вслед до тех пор, пока туман не съел зелёный свет такси полностью. Замёрзла: не лето.
Но когда я подошла к двери парадной, я поняла, что не взяла с собою ключи.
Кра-со-та!
Середина ночи, ключей нет, дверь в квартиру, скорее всего, захлопнулась. Я б сама на месте той двери непременно захлопнулась бы!
Что за невезуха такая…
В кармане мягких домашних брюк я нащупала смартфон, вытащила его, — Оля, прости! — но вместо живого яркого экрана увидела зловещего цвета батарейку: разрядился!
Да нет же, не может быть, утром заряд был ещё полный, не мог он за день… я им почти не пользовалась, некогда было…
Я обхватила себя руками за плечи. Оглянулась, и пробрало меня ужасом от макушки до самых пяток: одна, ночь, туман, смартфон разряжен, ключа нет. Соседям в домофон позвонить? Пожилым людям, в середине ночи, умная мысль, ничего не скажешь. Больше я никого тут не знала толком, разве что владельца чёрной кошки, проживающего этажом выше. Но с ним у нас вышел конфликт из-за всё той же кошки, и на звонок я получу грубость, к гадалке не ходи. Кому понравится… в три часа ночи…
Туман сгущался. Уже не видно было дороги, растворился в сером, подсвеченным ближними фонарями изнутри, бок соседнего дома. Дохнуло речной сыростью, ударило в уши далёкое эхо. Как будто совсем рядом, стоит лишь сделать пару шагов в туманную муть, нёсся, выдирая со дна камни, свирепый горный поток. Слуховые галлюцинации, обречённо подумала я. Дожили…