Тайны темной осени
Шрифт:
А потом в тумане собрался тёмный силуэт. Уплотнился. Пошёл ко мне. Приближался медленно, словно выходил из какого-то длинного туннеля. Ещё шаг. Ещё один. Сгусток мрака принял отчётливые очертания высокой мужской фигуры, плащ вздувался за его спиной как диковинные крылья, и ужас летел впереди беззвучным щитом. Я почувствовала, как встают дыбом волосы. И убежать бы, да ноги словно окаменели. Ни вдохнуть, ни стронуться с места, как в страшном сне.
Туман расходился, стелился чужаку под ноги. Вот он уже совсем рядом. Рядом, в пяти шагах, у лавочки, на которой не так давно сидели злосчастная
То же самое лицо, тот же самый взгляд. Кто это, что это такое, за что?!..
Он протянул руку, разжал ладонь. Я упёрлась лопатками в закрытую дверь парадной и не почувствовала этого. Кривая усмешка. Всё он понимал, и мой страх ему был смешон, но вслух не сказал ни слова. Перевернул ладонь, и по лавочке глухо брякнуло металлом. Взгляд в самую душу напоследок. Разворот на каблуках, по-военному чёткий. Два шага обратно, и туман съедает его полностью, расходится тёмными волнами, колеблется, как потревоженная камнем озёрная гладь.
Я оторопело посмотрела на лавочку. Там лежали мои ключи. Именно мои, ничьи больше: брелок от ворот, таблетка домофона, маленький ключик от почтового ящика, короткий от замка «Abloy», длинный — от сувальдного, взломостойкого «Барьера». Футбольный мячик в цветах «Зенита». Влага оседала на металле мелкими каплями…
Не скоро я отважилась подойти и взять ключи. Это были именно мои ключи, ничьи больше. Как?!
Всё ещё в ступоре я поднялась к себе. Согрела чайник. Три часа ночи, да. Надо лечь и попытаться уснуть, а то ведь завтра, то есть, уже сегодня, четверг. И поездку на рабочее место, в офис, под начальственный пригляд ненавистного Лаврентия Павловича никто не отменял.
Я взяла в заледеневшие руки горячую кружку, вдохнула кофейный аромат и поняла, что сейчас отрублюсь: сон накатывал чудовищной лавиной, от которой не было спасения. Я оставила кружку и кое-как дотащилась до дивана, упала прямо так, в чём была, — во влажной от тумана домашней одежде. Еле успела натянуть плед на озябшие ноги.
И провалилась в глубокий сон как в чёрный колодец.
Я рисовала.
Карандашом по листам А4, в оттенках серого. В школе ходила в художественную; математические способности связаны со способностями к рисованию, поэтому обе науки давались мне легко. Но выбрала я в итоге математику… не пожалела. Хорошим, востребованным, с приличным гонораром художником в наше время стать очень сложно. Хорошим программистом — куда проще… а я, без сложной скромности, была чуть лучше, чем просто хорошей. Не всем это нравилось, но из всех людей мира меня волновало всего два мнения: мамы и сестры. А они ничего плохого обо мне не говорили никогда, ни в глаза, ни за глаза…
Я рисовала. Проступало на белом листе, как снимок на полароиде, лицо таинственного незнакомца, трижды встреченного мною в тумане.
Один — случайность, два — закономерность, три — система. Странный загадочный незнакомец даже и сейчас был где-то рядом, почему-то я знала это очень чётко и ясно. Чувствовала его… запах? След? Холод тёмной ледяной воды, отзвук бурного потока, бьющего в скалы, пылающий ледяной взгляд ярких глаз. Анфас, профиль, снова анфас. Нос древней лодки, высунувшийся из тумана. Каменные шары Васильевского острова. Ключи — в руке, ключи на скамье, ключи с капельками влаги на выкрашенных оранжево-красным скамеечных досках. Моё собственное отражение в оконном стекле…
Руку дёргало по бумаге как заведённую. Давно уже я не рисовала вот так, запоём, забыв обо всём в окружающем мире, сам мир отодвинув куда-то в чулан на задворки. Чистая, как в далёком детстве, радость творчества. Просто удивительно, как я столько лет жила без неё…
«Кто же ты такой», — мучительно размышляла я, рассматривая рисунки. — «Маньяк? Добрый человек? Добрый маньяк? Ключи-то ты мне отдал, я запомнила…»
Тогда, ночью, после того, как туман пожрал высокую фигуру моего добродетеля, а потом вместе с нею и рассеялся — так не бывает! — я почти убедила себя в том, что ключи выронила сама. А всё остальное — плод моего перепуганного возражения. А ну-ка, куковать добрый час, пока не подъедет за мною Ольга! Но теперь, вспоминая, я осознавала, что нет. Мужик был, и это был вполне реальный мужик. В плаще, в ботинках со стилизованным деревцем в круге, эмблемой обувного бренда «Timberland»… вот примерно такой…
— Так-так-так, Римма Анатольевна! Снова на рабочем месте в рабочее время бездельничаем?
Как я ненавидела мерзкий голос нашего Берии в этот момент! Опять явился незваным, снова сунул нос не в своё дело! Загружаем внутреннюю Алису… загружаем Алису…
— Я думаю, Лаврентий Петрович, — снова споткнулась на начальной букве отчества.
Судя по налившимся кровью бычьим глазам, угодила в больное. Знал он всё про своё милое прозвание среди коллектива. И ему не радовался.
— Это — думаешь? — приподнял один лист. — Чёрт знает, чем занимаешься! Мазнёй какой-то…
На «мазне» голос дрогнул, всё-таки явной мазнёй мои рисунки наспех не являлись.
— Я с вами на ты не пила, Лаврентий Петрович, — внутренняя Алиса пока держалась.
Сколько под моим внешним спокойствием кипело лавы! Хватило бы залить огненным адом половину города.
— Выкинуть сейчас же!
Я проворно схватила кипу изрисованной бумаги, сдвинула за пределы досягаемости хозяйской руки:
— Там код зашифрован, Лаврентий Петрович. Нельзя трогать.
— Код? — немо вытаращился он на меня.
— Код, — кивнула я, меня понесло по кочкам, остановиться я уже не могла при всём желании. — Я всегда рисую, когда думаю, и вы тоже, я видела, — на самом деле, наш Берия рисовал на бумаге кружки и стрелочки, не всегда ровные, но я последняя посмеялась бы над этим.
Я знала, как помогает сосредоточиться карандаш в пальцах. Что бы ни рисуется при этом, внятный портрет или кружок со стрелочкой. Да, сейчас у меня был не тот случай, я действительно бездельничала, рисуя вчерашнего знакомца, но то, о чём начальство не знает, никак ему не повредит. Умолкни, совесть, и не выползай: я не деньги ворую, а всего лишь время, да и то — у себя самой.
— Потом я возьму эти листки, — продолжала объяснять внутренняя Алиса, — и по ним легко напишу нужный код. Проект будет готов вовремя, Лаврентий Петрович.
— Всё это прекрасно, но вы опоздали сегодня на двадцать две минуты! — сварливо заявил Берия. — Потрудитесь заглянуть в договор: рабочий день начинается в девять-ноль-ноль, а не в девять-двадцать-две.
— Это так, — держала позиции Алиса, наученная Ольгой, — но в договоре написано, что рабочий день заканчивается в восемндацать-ноль-ноль, а я ушла в двадцать один сорок.