Тайны темной осени
Шрифт:
— Добрый вечер, Лаврентий Петрович, — хмуро, моим голосом, ответила Алиса.
— Где вас носят черти, Римма Анатольевна! — как всегда, без здрасьте, с места в карьер. — Паччиму не берёте трубку?! Когда, спрашивается, будет готов регулятор?
Смешно. В наш век трубку не берут, на неё нажимают, точнее, нажимают на её изображение. Давно уже не осталось тех, старых, дисковых ещё телефонов с тяжёлыми трубками на шнурах кольцами, разве что в совсем уж глухих углах, где нет интернета, и, по совместительству, жизни. А выражение живёт и здравствует.
— Регулятор будет готов в срок, Лаврентий Петрович, —
— Срок — через две недели! А у вас и конь не валялся. Две недели! Две! Недели!!
— Через две недели будет готово, Лаврентий Петрович.
На балконе возникла Оля с квадратными глазами. Понимаю: лежит смарт на столике и сам отвечает собеседнику моим голосом. Я приложила палец, мол, тихо, всё под контролем.
— Не будет готово через две недели — срежу премию! — вызверилось начальство.
— Срежете премию, уволюсь, — хладнокровно пообещала Алиса.
Что?! Она сдурела?!
— Ах, ты… ты… Да как ты смеешь! Ты! — задохнулись на том конце связи от возмущения.
— Я с вами на ты не пила, Лаврентий Петрович, — невозмутимо указала Алиса.
Я отцепенела и ткнула в красную трубку на сенсорной кнопке, отключая связь, чтобы Алиса ещё что-нибудь не сказала. Не с неё же завтра прямо с утра будут спускать шкуру без наркоза, с меня!
— Это что сейчас такое было? — заворожено спросила сестра. — Восстание машин?
— Искусственный интеллект, — буркнула я, в замирании ожидая начальственного звонка.
Звонка не было. Минута прошла, звонка не было. Неужели впечатлился? Вот было бы хорошо…
— Алиса это, — объяснила я. — Но не та, что в Яндексе, а моя. Я её сама… чтоб с нашим Берией поменьше контачить.
— С Берией? — восхитилась Ольга.
— Баранов он, — с досадой сказала я, (а звонка всё не было). — Лаврентий Петрович. По паспорту. Но ты же его слышала?
Ольга кивнула.
— Вот. Достал! — меня прорвало эмоцией. — Зараза.
— Уволься, — предложила Оля. — С твоей специальностью и твоим опытом, и, не побоюсь сказать, гениальностью, работу найдёшь где угодно.
— Проект жалко, — вздохнула я.
— А, ну если жалко — тогда терпи. Хотя, вообще-то, жалко в жопке у пчёлки, Римус. Ты меня понимаешь?
— Оля! Не начинай.
— Мне отъехать надо, клиент вызвонил, — объяснила она. — Ты тут не стесняйся. Бельё в шкафу, твоя комната сама знаешь где. Холодильник тоже твой, но если захочешь ещё что-нибудь, «Риомаг» внизу, Яндекс-еда в интернете. Этого, — кивок на Бегемота, — выпустишь, когда попросит. Провожать не надо, сам уковыляет. Да, Лёшик скоро должен вернуться… встретишь. Ну, и всё…
— А просо от золы освободить? — спросила я.
— Нету проса, — развела Оля руками, — как и золы. Не заготовила.
— Бардак, — серьёзно сообщила я.
— Бардак, — согласилась она.
Мы переглянулись и расхохотались. Про Золушку-с-балом у нас это семейное, из детства ещё. Когда я рвалась на дискотеки, а сестра придумывала разные домашние дела. Чтоб, значит, и по дому всё было сделано, и младшая на гульбище опоздала бы и её бы туда не пустили. Сейчас — смешно. А тогда было не смешно совсем. Как вспомню свои слёзы, вопли, обидки, мелкие мелочные местюшки вроде кнопки на стуле или кирпича в сумочку вместо документов… позор. Но благодаря сестре, не устававшей долбить в глупый детский мозг: «учись, учись, учись, а нагуляться ещё успеешь», я теперь то, что я есть. Ведущий инженер-программист. Которому досталось тупое начальство, да…
Бегемот проводил сестру вместе со мной, потом растянулся в прихожей во всю свою длину, пришлось перешагивать, а он и ухом не повёл, паршивец.
Я снова убрела на балкон. Звонка от Берии нашего не было, что не могло не радовать. Я понимала, что завтра мне вынесут мозг, но… завтра будет завтра. А сейчас солнце ползло к закату, подкрашивая облака алым золотом, и где-то там, на горизонте, в районе Кронштадта, летели к земле косые дожди.
Сейчас бы катер… ну, скутер… может, яхту с парусом… и вперёд, вспахивать пространство, ловя на грудь ветер. Одна беда, нет у меня ни катера, ни скутера, ни яхты с парусом. Ни желания осваивать управление ими, ни времени. Регулятор сам себя не напишет.
Так что я вытащила из сумочки свой верный нетбук и погрузилась в работу. Очнулась только тогда, когда меня мягко тронули за коленку чёрной мохнатой лапой. Бегемот. А я и забыла.
— Выйти хочешь? — спросила я.
Кот развернулся и бесшумно потёк в прихожую. Я бросила взгляд на залив — мимолётная красота заката впечаталась в память единой вспышкой.
Описывать словами — час потратишь, и всё равно не хватит ни слов ни таланта передать мгновение. Чёрные облака на алом. Сизые волны сквозь багровое: дорожка от солнца перечёркивала залив на две неравные части. Рыже-красные сполохи по бокам башни Лахта-Центра, тревожно вспыхивающий маяк на вершине её. Гордо бредущий вдаль белоснежный пассажирский паром «Санкт-Петербург — Хельсинки». Шальные утки, промчавшиеся мимо так близко, что можно было разглядеть вытянутые шеи и синие «зеркала» на бурых крыльях. Остановись, мгновенье!
В хорошем всё-таки месте сестра купила квартиру. Отсюда не хотелось уходить…
— Мря, — коротко сказали мне басом от двери.
Надо же, я думала, Бегемот немой. Молчал же всё время.
— Иду, — сказала я, отрываясь от панорамы.
Открыла дверь, кот важно выплыл в коридор. Оглянулся через плечо.
— Что, лифт тебе вызвать?
Клянусь, он мне кивнул! Медленное такое, исполненное достоинства, движение головой, сверху вниз. Нет, не говорите мне, что кошачьи не разумны. Ещё как они разумны! Просто по-своему, не по-человечески…
— Ладно.
Я прошлёпала к лифтам, нажала кнопку. Бегемот важно просочился внутрь, я ему нажала первый этаж. Дверь закрылась, отсекая от меня живую статую гордого Кота Баюна. Лифт бодро зашумел вниз, унося с собой необычного гостя.
А я ткнулась носом в захлопнувшуюся дверь.
Привет, Римма. Ключи с собой кто будет брать? И смартфон. И тёплые вещи. И…
Вечность псу под хвост, вечность безнадёжного ожидания. Скоро должен был явиться Лёшик, Ольгин муж, но скоро — это когда? Через два часа, через три? Через восемь? Я сползла по стеночке на пол, обхватила коленки руками и мрачно подумала, что ничем иным день закончиться просто не мог. Началось с мёртвого трупа на клумбе, окончилось живым трупом под дверью.