Тайные желания джентльмена
Шрифт:
– Она совсем одна в целом мире, - напомнил ему Лоренс и нахмурился.
– Как ты можешь быть таким бессердечным?
– Я не бессердечный, - обиделся Филипп, услышав такое обвинение.
– Нет, бессердечный. Видел бы ты ее лицо, когда она рассказывала мне об этой булочной. Она была такой счастливой. Она вся светилась, словно свечка. А ты намерен вышвырнуть ее вон. Это жестоко, Филипп, и я не могу позволить тебе сделать это. Ты знаешь, что однажды я ее предал, я не сделаю этого еще раз. И тебе тоже не позволю это сделать. Эта булочная значит для нее все.
–
– заорал в ответ Филипп, ощутив неожиданно желание оправдаться.
– Просто я не хочу, чтобы ее булочная была на той улице, где живем мы.
– И все это из-за глупой истории с побегом, - продолжал Лоренс, игнорируя все сказанное Филиппом.
– Я никогда не знал, что в твоем характере есть такая черта.
– Не понимаю, что ты имеешь в виду, - теряя терпение, сказал Филипп.
– Я никогда не думал, что ты можешь быть мстительным.
– Дело совсем не в мстительности. Дело в том…
«Дело в том, что ты становишься полным болваном, как только на горизонте появляется хорошенькое маленькое создание в юбке».
Слова эти были готовы сорваться с языка, но он заставил себя придержать язык. Не станет он говорить обидные вещи человеку, которого любит больше всех на свете. Он стиснул зубы и отвернулся к зеркалу, делая вид, что поправляет галстук.
– Дело совсем не в мстительности.
– Тогда в чем? В том, что ты мне не доверяешь?
Филипп не ответил, и Лоренс пересек комнату и остановился рядом с ним.
– В этом дело, не так ли? Ты мне не доверяешь. Значит, ты не веришь, что я буду вести себя так, как положено джентльмену.
– Нет, - возразил Филипп.
– Я не уверен, что она будет вести себя как леди.
– Иногда я совсем не понимаю тебя, Филипп. Ведь мы говорим о Марии. Она не какая-нибудь нахальная интриганка, которая ждет счастливого случая.
– Ты так думаешь?
– спросил Филипп, встретившись с братом взглядом в зеркале.
– Да нет же, пропади все пропадом, и ты это знаешь не хуже, чем я. Мы знали ее почти всю жизнь. В детстве мы играли вместе. Мы проводили много времени в кухне ее отца, помнишь? Ты учил ее играть в шахматы. Я учил ее танцевать. Мы помогали ей научиться французскому языку. Ты показал ей, как следует правильно замахиваться крикетной битой. Не верю, что ты все это забыл.
Филиппу вспомнилась маленькая девочка с белокурыми косичками, которая не умела отбить крикетной битой мяч, чтобы защитить себя. Она стояла на лужайке, сердито смотрела на хохотавших над ней ребятишек и делала вид, что ей наплевать на их смех. Он также вспомнил тот момент, когда ей впервые удалось отбить мяч и она одарила его лучезарной улыбкой за то, что показал ей, как это делается.
– Это было очень давно, - сказал он и вновь принялся поправлять свой галстук.
– Когда мы были детьми, все было по-другому.
Лоренс даже не обратил внимания на его слова.
– А помнишь, как мы устроили спектакль для ее отца и других слуг? Вот было весело! Мы поставили тогда пьесу о пиратах. Она сделала повязку на глаз, надела на голову шлем и пела о генерал-майоре. Ты тогда аккомпанировал ей на фортепьяно, но так хохотал, что свалился с табурета.
– Да, я это помню, но…
– А когда тебе исполнилось двенадцать и у тебя была инфлюэнца? Отец тогда находился в Кейн-Холле и приказал не баловать тебя, как девчонку. Кто тогда бегал к тебе в детскую из кухни с бульоном, тостами и чаем?
– Ради Бога, Лоренс… - пробормотал Филипп.
– Она была тогда совсем крошка, но таскала эти тяжелые подносы четыре марша вверх по лестнице три раза в день, хотя ее могли сурово наказать за это. Она делала это ради тебя. И как ты отплатил ей? Ты ее оклеветал и вышвырнул на улицу! Это недостойно тебя, Филипп, джентльмены так не поступают…
– Ладно!
– заорал Филипп, выведенный из себя всеми этими обвинениями.
– Пусть остается!
Лоренс хлопнул его по спине:
– Вот это разумное решение. Пойду скажу ей.
– Нет, - остановил его Филипп.
– Это должен сделать я. Вот переоденусь и схожу к ней. Тебе тоже следует переодеться. Если только, конечно, не хочешь появиться в «Савое» во фланелевом костюме.
Его брат взглянул на свой желтовато-коричневый пиджак и такие же брюки.
– Наверное, следует переодеться, - усмехнулся он.
– Меня просто туда не пустят. Вот была бы сенсация!
– Это также произвело бы большое впечатление на Синтию, только не то, на которое мужчине хочется надеяться. Нам следует поторапливаться, если не хотим опоздать.
– Разве опоздание - смертный грех?
– спросил Лоренс и, не получив ответа, изобразил тяжелый вздох.
– Я хотел было тебя поддразнить, но ты, как всегда, невозмутим. Ладно, я тебя прощаю, поскольку ты согласился восстановить справедливость по отношению к Марии, - сказал Лоренс и, сунув руки в карманы, вышел из комнаты.
Ловко этой девчонке удается вить веревки из Лоренса, подумал Филипп. Но через Лоренса она своего добилась. Так, может быть, это из него ловко вьют веревки?
Мария вернулась в магазин через служебный вход. Бросив ключи на ближайшую к двери длинную деревянную конторку, она сняла шляпку и перчатки и заметила комок теста, оставленный на рабочем столе. Она решила убрать грязь, а потом приступить к упаковке вещей.
Она надеялась сначала, что Лоренсу удастся убедить брата не выселять ее, но после того как она увидела выражение лица Филиппа в гостиной, надежда на то, что ее план увенчается успехом, исчезла. Филипп в отличие от Лоренса не был добрым и отзывчивым, и демонстрация женской беспомощности на него не производила впечатления.
Ну что ж, она играла и проиграла. Мария положила перчатки рядом с ключом, повесила шляпку на крючок в стене возле двери и пересекла кухню. Соскоблив с посыпанной мукой поверхности рабочего стола комок теста, она отнесла его в судомойню вместе с испачканным краской фартуком. Выбросив все это в мусорное ведро, она надела свежий фартук и, взяв метелку и совок, стала сметать с поверхности остатки муки, но вдруг остановилась, оперевшись спиной на конторку.