Тайные желания джентльмена
Шрифт:
Он кивком головы указал на бисквитные пирожные:
– Этими, пожалуй, не соблазнишь. Но ведь есть другие способы.
Она вдруг насторожилась. В его голосе ей почудилась мягкая нотка, которая ее удивила, потому что она никогда прежде ее не замечала. Но возможно, это ей только показалось. В его взгляде никакой нежности не было. В его синих глубинах было предостережение, гнев и что-то еще, чего она не могла распознать. Она отвела взгляд в сторону.
– Ты говоришь глупости, - насмешливо сказала она.
– Не понимаю, почему ты упорно продолжаешь обвинять меня
– Она наклонилась и выбросила испорченные бисквиты в мусорное ведро.
– Я не собиралась похищать твоего брата и под дулом пистолета тащить его в Гретна-Грин.
За дверью послышались шаги что-то насвистывавшего Лоренса, и они прервали дальнейшее обсуждение этого вопроса.
– Если ты закончил обследование, Лоренс, идем домой. Уже очень поздно, - сказал Филипп и повернулся, собираясь уходить.
– Зачем торопиться?
– сказала она, и, услышав ее бодрый голосок, он остановился.
– Мне еще нужно навести здесь порядок, так что я еще по крайней мере полчаса пробуду здесь. Не хотите ли чашечку чая?
– Не дожидаясь ответа, она подошла к ближайшему шкафу и достала чайник.
– Совсем как в старые времена, а?
– сказал Лоренс старшему брату, пока Мария наполняла чайник горячей водой из бойлера и заваривала чай.
– Помнишь, когда мы были мальчишками, мы никогда не хотели пить чай в детской? И всегда настаивали на том, чтобы пить чай в кухне? Старого Сандерса это доводило до белого каления. «Джентльмены не пьют чай в кухне, словно мальчишки-рассыльные!» - говорил он. Помнишь?
– Помню, - резко ответил Филипп.
Она поставила на поднос чашки, блюдца, сахарницу, принесла с ледника молоко.
– Я тоже помню эти дни, - сказала она, возвращаясь к рабочему столу.
– Вы оба всегда хотели сидеть в углу кухни у кладовой, - продолжала она, наливая чай всем троим.
– Конечно, это для того, чтобы быть поближе к тебе, - сказал Лоренс с улыбкой и, взяв серебряные щипцы, добавил в свою чашку несколько кусочков сахара.
– За тем столом в углу ты всегда раскатывала тесто или делала пончики, помогая отцу. Насколько я помню, на тебе был надет такой же, как сейчас, белый фартук, и на голове у тебя был повязан такой же платочек, прикрывающий волосы. И у тебя всегда нас ждали пирожные.
– Правильно. Песочные для тебя и шоколадные для Филиппа. Ежедневно свежие.
– Она рассмеялась, наслаждаясь теплом воспоминаний о тех днях.
– Даже не верится, что ты тоже это помнишь.
– Конечно, помню. Те дни были… - Лоренс замолчал, и улыбка исчезла с его лица. Он взглянул на брата, снова перевел взгляд на нее. Потом он поднес ко рту чашку, глядя поверх ее краешка на Марию.
– Это были самые счастливые дни моей жизни.
– Моей тоже, - произнесла она.
– И жизни Филиппа тоже, хотя он никогда не признается в этом, - подмигнув, сказал ей Лоренс.
– Напротив, - мягко возразил Филипп и сделал глоток чаю.
– Это были счастливые дни для всех нас.
– А потом мы все должны были отправиться в школу, - сказал Лоренс и, отставив чашку, положил на стол локти.
– Помнишь, когда ты узнала, что твой отец отправляет тебя в школу-интернат в Париже?
– Разве такое можно забыть? Отец настаивал на этом, говорил, что все годы экономил деньги для этой цели. Но как мне не хотелось уезжать!
– Я это помню. Ты тогда так расстроилась, что отказалась изучать французский язык. Чтобы заставить тебя учить язык, Филипп настоял на том, чтобы мы до конца лета разговаривали только по-французски. Ты тогда просто рассвирепела. Ты так рассердилась на него, что поклялась никогда больше не готовить ему шоколадных пирожных.
Она взглянула на Филиппа и заметила, что он за ней наблюдает. Судя по всему, он получал удовольствие от этих воспоминаний, но о чем еще он думал, было трудно сказать. Мысли Филиппа всегда было трудно прочесть.
– Я это помню, - сказала она, переключая внимание на Лоренса.
– А он сказал мне в ответ, видимо, что-то очень злое, хотя я не поняла, потому что он сказал это по-французски. А к тому времени, как я выучила французский, я не смогла вспомнить, что он сказал.
– C’est pour le mieux, - почти шепотом произнес Филипп, потом поставил чашку и отошел от стола.
– Это к лучшему, так?
– задумалась она, глядя ему в спину.
– Наверное, так оно и было, хотя мне не хочется в этом признаваться.
– Она усмехнулась.
– Как это похоже на тебя, Филипп. Ты всегда знаешь, что лучше для каждого.
Он повернул голову, как будто хотел ответить, но передумал. Остановившись возле окна у двери, он наклонил голову и стал смотреть на освещенный светом газового фонаря тротуар наверху, как будто ему не терпелось уйти.
– Таков уж наш Филипп, - сказал, соглашаясь с ней, Лоренс.
– Но знаешь ли, он обычно бывает прав. Вот что бесит больше всего.
«Нет, больше всего бесит то, что он вмешивается в дела каждого», - хотелось ей сказать, но она придержала язык.
– У меня как раз имеется несколько свеженьких песочных пирожных, - сказала она вместо этого.
– Не хочешь ли попробовать?
– Великолепная идея! Я проголодался.
– Ты не можешь проголодаться, Лоренс, - сказал через плечо Филипп.
– Тем более после обильного ужина в «Савое».
– Но я соскучился по песочным пирожным Марии, - ответил младший брат.
– Я не пробовал их с детства.
– Сделав вид, что обижен, он напомнил Марии, что, вернувшись из своей школы-интерната, она больше их не готовила.
– Я не виновата в этом, - сказала она, отправляясь в кладовку за любимым лакомством Лоренса.
– Виноват отец.
Вместе с двумя песочными пирожными она принесла одно шоколадное для Филиппа, хотя сомневалась, что он будет его есть.
– Папа заявил, что я теперь стала леди, и больше не разрешал мне работать в кухне.
– Когда ты вернулась домой, ты была настоящей маленькой леди, - согласился Лоренс.
– Хорошенькая, как картинка, и вся в кружевах и ленточках. Мы с Филиппом с трудом тебя узнали.
– Он фыркнул.
– А помнишь, как ты однажды потеряла ленточку для волос?