Тайный покупатель
Шрифт:
– Я сам справляюсь. Я с двух лет…
– Знаю, знаю. С двух лет одевался, с трёх еду подогревал, в шесть попрятал все часы, чтобы время остановить. Я всё про тебя знаю.
– В пять я читать научился. – Я перебил, неприятно знать, что посторонние всё о тебе знают.
– Да понятно всё, Антоний. Значит, у меня ты работать не хочешь.
– В тату-салоне?
– Нет. Это мечты. В офисе редакции?
– Нет.
– Я не буду тебя заставлять. На практику всё равно приползёшь. Жить, учиться и работать завещали, как видим, не тебе. Я и сам, по чесноку, не работал, когда учился, мама не разрешала.
– Я не против работы. Но пока, честно, не получается. – Я избегал называть его по имени.
Это была чистая правда. Остаток сентября в Москве выдался нервным, суетным. Группа, расписание, покупка учебников, и – чтение. Мама меня предупредила, что надо начинать читать с первого дня, иначе это несерьёзное обучение.
– Походим по библиотекам, по заданию папы, в отделы редких книг – тебе интересно будет. И кружок будем посещать с тобой.
– Какой кружок?
– Древнерусской литературы. Я тебя отведу, познакомлю, а дальше сам, Антоний, сам. Я строславянский неособо.
– Так и я!
– Но Староверов сказал…
– Да мало ли, что он сказал, - отмахнулся я.
До Нового года мы и вправду с Володей ходили вместе. И в библиотеки, и на кружок. Да, он стал ходить со мной на кружок. Мы с ним подружились и он через месяц стал меня называть «брательник». После Нового года он перестал меня сопровождать, но у меня появились друзья в группе, и в кружке, появились и те, с кем сходить в библиотеку, в театр. В кино я редко ходил и только на мультики.
Не считая нервотрёпки с военной кафедрой, четыре года я жил спокойно, в согласии с собой, жил, учился и не работал, практику у Владимира, в школе и лагерях за работу не считаю. Как только я передал квалификационную работу рецензенту, ко мне приехал Староверов. Это в мае-месяце, когда у детей экзамены на носу. Староверов нисколько не изменился за эти четыре года. Его конечно же не заменил мне Владимир, но к брату я тоже очень привязался. И вот мой отец тут и у него ко мне разговор: что планируешь, как собираешься, и так далее.
– Поступать в магистратуру собираюсь, - отвечаю.
– В курсе, - отец сел на кресло и вытянул ноги. – Устал что-то, всё бегаю, бегаю, ношусь, ношусь. По нашим с тобой делам. Я надеюсь, Антоний, даже уверен, что ты начнёшь думать о нашем деле.
Читай: моём, подумал я.
– То есть? Преподавать, как ты? В школе?
– Ну что ты. Ты прекрасно помнишь наш тот разговор. Почти всё готово. Можно начинать. Я надеюсь, ты не собираешься оставаться до выпускного? Когда защита?
– Защита скоро. Потом экзамены в магистратуру. И я… - я замешкался, не зная как обратиться к родному отцу. – Я собираюсь работать… с осени. И учиться. В магистратуре два раза в неделю учиться.
– Где работать? – Староверов конечно понял, что я ему сейчас откажу, но играл непонятку.
– Ещё не нашёл. Но мне давно уже не восемнадцать, везде возьмут.
– Целых двадцать. Это вечность, - усмехнулся он (маска «снисходительность»). – Я без сарказма. Первые двадцать лет кажутся вечностью, а дальше – смерть.
Я молчал. Пусть болтает про смерть, старики любят думать о конце.
– Но, дорогой Антоний, уговор дороже денег. Ты обещал.
– Что я обещал? Я ничего не обещал. Выслушал твои бредни, это да, из учтивости выслушал.
– Не волнуйся, не кричи! Начинай здесь, в квартире, но придётся ставить свет, стол специальный.
– Какой стол?!
– Удобный, чтобы спина не затекала.
– О чём ты?
– Всё о том, дорогой Антоний… Нет! Ну как ты вырос. По фотографии не так заметно. Вот что значит не курящий, Володя всё дымит…
Он говорил ерунду. При мне Володя никогда не курил, табаком от него пахло, он сетовал, что приходится курить на работе, иногда голова отказывает, а покуришь и хорошо, свободно мыслится, искрится – яркие заголовки.
– Ну так вот. Значит, будешь осваивать мастерство.
Все четыре года, чем ближе, тем сильнее, я ждал и опасался этого разговора, готовился к нему, решил давно быть резким. Я как страус, зарывал голову в песок: никто не вспоминает, значит ничего нет. В свои летние вылазки домой, я ловил взгляд мамы – она кажется всё знала! Но молчала как и я.
– Я не хочу.
Отец улыбнулся лошадиной улыбкой:
– Причина? – маска «вопрос», от благодушия не осталось и следа. Он не разваливался больше в кресле, он напряжённо сидел, впившись в резные ручки. Отеческого участия в нём совсем не чувствовалось.
– А причина простая. Ты меня всё хочешь пристроить к надобностям семьи.
– У Владимира работал и не жужжал.
– Практику проходил.
– У меня считай как практика. Ты же в магистратуру на древнерусскую кафедру?
– Папа! Зачем ты спрашиваешь? Ты и так прекрасно знаешь, что я иду именно туда. У тебя же там друзья. Я буквально купаюсь во внимании. Я хочу там остаться и в аспирантуре.
– Останешься. Но поработай, попробуй, начни.
– Что значит «начни»?
– Ты вспомни, как ты взбеленился, когда я тебе предложил работу у брата. А потом работал.
– Я практику проходил, папа! Практику! Ещё раз повторить? Прак-ти-ку!
Это правда. Я был не против сидеть за компом в редакции Штукаря (язык не поворачивается назвать этот крикливый позор Володиным именем), но сдружился подумал-подумал и сам попросился на практику. Я с Володей дружил, дорожил им. Он звонил по воскресениям, мы ходили на каток. Это просто чудо, мы катались на ВВЦ вокруг позолоченных скульптур. Володя не просто так главред, он командир, но со всеми может поболтать, найти подход, он тоже хитрый, но с ним свободно, он не заставляет, я рассказывал ему об учёбе, о кружке – о всём. Володя тактичный, он никогда не задавал мне вероломных вопросов простаков типа: «А почему у тебя нет девушки?» и никогда не говорил: «Хочешь я тебя с тёлочкой познакомлю». Поэтому я у него всё-таки поработал, уставал очень сильно. Но практика есть практика, и строчить на сайт новости легче, чем вести урок с балбесами и вытаскивать девочек из палаты мальчиков в лагере.
– И тут считай, что проходишь практику.
– Заело? А по третьему кругу?
– Слушай Антоха! – сказал Староверов вдруг по-детски счастливо. – Ты даже не представляешь, как ты всем нужен.
Ну да, нужен, заскрипел я зубами, посидел бы один в квартире с остановленными часами и будильником, я бы на тебя посмотрел. Как стал писать сносно, так объявился. А до этого и нужен я тебе не был.
– Ты даже не можешь оценить всю потребность в твоём таланте, её масштабы! Тебе Бог да талант…