Театр теней

Власов Владимир Г.

– Я буду любить тебя всю жизнь, – страстно воскликнул я.

Она улыбнулась и прикрыла мой рот свой ладонью.

– Я тоже буду любить тебя всю жизнь, но мы можем расстаться, это от нас не зависит. Я тебя обучу всему тому, что принесёт тебе успех у женщин. Ты и так уже наделён достаточными природными дарами, тебе только недостаёт узнать толк в любви. Все эти знания передаются от одного другому. И меня когда-то научили любить. Один мой знакомый говорил, что мужчина, который не знает толк в любви, будь он хоть семи пядей во лбу, неполноценен и вызывает такое же чувство, как яшмовый кубок без дна.

Когда она произнесла эти слова, я сразу же вспомнил моего соседа Охара, и ревность впервые кольнула меня в сердце. Но я тут же взял себя в руки, и отбросил все мысли о какой бы то ни было связи этой девушки с моим учителем.

– Он говорил, – продолжала она, – что влюблённый человек не находит себе места, не знает ни минуты покоя, его мысли мечутся, лишая его сна. Но в таком состоянии ему нужно стремиться,

чтобы всерьёз не потерять голову, не дать женщине повода считать себя лёгкой добычей. Никогда не теряй голову во время страстной любви. Женщина всегда должна чувствовать, что может тебя легко потерять, поэтому будет прилагать все усилия удержать тебя возле себя. И только тогда ты сможешь быть уверенным в её любви и вызывать к себе у неё постоянный интерес.

Однажды я спросил её:

– Смогу ли я обрести яшмовое тело?

Она рассмеялась и спросила сама:

– А зачем оно тебе?

– Хочу стать бессмертным или небожителем, чтобы любить тебя.

Она опять рассмеялась и сказала мне:

– Сейчас ты будешь меня любить вечно, потому что я была у тебя первой женщиной. А первая любовь никогда не забывается.

Мы тайно встречались с этой девушкой некоторое время, но потом она переехала в другой город. И наша связь оборвалась, но я, и в самом деле, любил её всю свою жизнь.

Дацан

Другим моим учителем стал молодой бурят, служивший послушником в одном буддистском дацане и занимающийся хозяйством. Он работал на ферме монастыря и привозил на лошади в наш городок молоко на продажу. Он был чем-то похож на моего сидячего черного божка Будду. Но его почему-то многие в нашем городке считали шаманом. Он всегда курил трубку, с которой практически не расставался. Тем не менее, все знали, что он практикует тибетскую медицину, и многие обращались к нему со своими болезнями. Он их вылечивал. Особую доброту он проявлял к детям. Мы всегда окружали его гурьбой, когда он приезжал в наш городок с бидонами молока на своей старой кляче.

Однажды он дал мне покурить из своей трубки. Когда мать об этом узнала, то отругала. Но дал он мне покурить не случайно. Помню, что после того, как я вдохнул в себя табачный дым и закашлялся, он рассмеялся и сказал мне: "Никогда больше не кури, потому что это вредно. Человек, который начинает курить, уже не может отвыкнуть от этой привычки. Лучше, "занимайся искуриванием семян из копилки общего сознания".

После этих слов я ни разу в жизни ни взял в рот ни одной сигареты, но тогда я не понял его слов об "искуривание семян", и, только повзрослев, я догадался, о чём он хотел мне этим сказать. Позднее он стал настоятелем дацана, и когда мы встречались, как уже старые знакомые, я не упускал случая вступить с ним в умозрительную беседу. Речь всегда шла о буддизме, интерес к которому зародил во мне ещё бывший военнопленный Охара. В это время я и узнал, что значили слова "искуривание семян из копилки общего сознания". Курить он уже бросил, потому что, как я понял, научился "искуривать эти семена". Под общим сознанием он понимал весь набор истинных знаний, открывшихся когда-то человечеству. Эти знания были природными, которые позже человек заменил своими искусственными. Соотношение этих знаний между собой можно было сравнить со светом и тенью. То, что было по своей сути истинным, у человека стало ложным. Общее мировое сознание отдалилось от человека, и для того, чтобы в них проникнуть, человеку и нужно было по семечку искуривать их из той закрывшейся сферы, которая стала для него тайной и недоступной. Человек уже не знал правды и истины, он мог только о них догадываться. Но чтобы понимать их, нужно было посредством интуитивных чувств постигать совершенные мысли. Это и называлось искуриванием семян из общей копилки сознания, чем занимались все мудрецы и учёные. Кое-кому удавалось проникать в эти высшие сферы, но для многих из них двери туда и по сей день остаются закрытыми.

Однажды я спросил монаха: "Что же это такие за семена, которые нужно искуривать из всеобщей копилки сознания"? На что он отметил: " Мы, буддисты, всё в мире, что имеет тела, называем вещами. Это – и камень, и дерево, и птица, и зверь, и человек. Вещи в природе не имеют имён. Это человек дал им имена. Но все вещи имеют свою сущность. Поэтому нужно знать не их имена, а их сущность, что человек, держась за эти имена и их обозначения, сделать не может. Каждая вещь имеет свой свет и своё сияние, но человек видит только тень этой вещи, и в своём сознании манипулирует только ими, классифицируя их по признакам похожести. Но в мире нет ничего похожего друг на друга, каждая вещь обладает своей только присущей ей сущностью. А этого часто человек не замечает. От этого у него и происходит непонимание мира, и вытекают все его ошибки. Узнавание истинного света вещей и называется "искуриванием семян из общего сознания". Потому что к вещам, непохожим друг на друга, нельзя относиться одинаково, ко всему нужно иметь свой подход. Но и это не главное. А главное – то, что все вещи взаимодействуют друг с другом, и любое действие на них вызывает противодействие. От этого происходит постоянные столкновения и рождается напряжение в мире. И это не всегда люди учитывают. Поэтому мудрецу, чтобы сохранить в мире спокойствие в вещах, нужно оставаться всегда пассивным, созерцать мир и не пытаться

его изменить. Всё, что происходит, должно происходить своим путём. Ведь влияния на весь мир он никогда оказать не сможет. И что должно осуществиться, то и должно осуществиться". – "Но как же так? – возразил я ему. – Если мир начинает гибнуть, то я должен сидеть, сложа руки, и наблюдать, как он гибнет?" – "Твоё вмешательство только ускорит его гибель, – заявил он мне, – можно легко научиться воздействовать на мир, но будет ли тебе и этому миру от этого польза? Ведь пока что человечество постоянно совершает только одни ошибки. Войны вокруг идут беспрестанно. Единственно, о чём должен думать человек, это – то, как ему сохраниться в этом мире, чтобы исполнить своё предназначение. Но вся трудность заключается в том, что европейский человек постоянно живёт чувствами, а ни умом. Так уж получилось, что по своему воспитанию у него чувства и разум находятся в постоянном противоречии. На Востоке у людей не так. У них мысли и чувства находятся в одном месте, в сердце. Поэтому они думают о том, что делают, и делают то, о чём думают. В Европе всё обстоит иначе, там часто совершают необдуманные поступки, поэтому европейцы постоянно страдают от войн".

То, что он сказал, я как-то пропустил мимо ушей и спросил его:

– Так всё же, можно ли как-то воздействовать на вещи?

Это меня тогда больше всего интересовало.

– Да, – сказал он, – но это можно делать, только тогда, когда человек пытается, познав истину, открыть её другим.

– Но как это делать? – спросил я.

– Но тогда уже не ты будешь использовать её, а она тебя, – сказал он, – для этого, нужно проникнуть в эту вещь, или в её сознание, и захватить её, но нужно помнить, что когда ты проникаешь в неё, то эта вещь может захватить и тебя. Поэтому в этом проникновении нужно всегда быть осторожным. А лучше всего – этого не делать, чтобы оставаться самим собой. А если при захвате этой вещи проявляется жадность, корыстолюбие или иные пороки человека, то эта вещь может погубить человека. Но самое главное в этом осторожном деле – не проявлять дьявольского поспешия, как говорили ваши оптинские старцы в своих молитвах.

Этот монах давал мне великие уроки жизни. Но главный урок он дал мне, раскрыв тайну «Сутры величия цветка», названной буддистами яшмовой сутрой. В буддистском мире считалось, что текст этой сутры, состоящей из ста тысяч гатх, якобы не сохранился. Но это не так. Аватамсака-сутра никогда не писалась на санскрите, потому что в первоначальном виде она появилась сразу на китайском языке, что до настоящего времени остаётся самой большой загадкой в истории. Изначально она уже была создана Буддой по-китайски. Эта сутра имеет огромную силу, так как в ней идея «отсутствия преград» воплотилась в жизнь через это учение. И преграды перестали существовать между абсолютным и феноменальным уровнями бытья, с одной стороны, и между феноменами – с другой, то есть, тождественность двух уровней и компонентов второго. Проще сказать, речь идёт об Едином, некой полной и всеохватывающей общности, которое в свою очередь представляет собой не что иное, как тело Закона Будды, чрева татхагаты. Постижение этого учения открывает перед человеком неограниченные возможности: он может преображаться в любые вещи, высвобождаясь из своего тела, а его тело при этом приобретает одновременно с этим некую твёрдость текучей субстанции, которая может мгновенно затвердевать до состоянья крепости яшмы. Человек, владея яшмовым подвижным телом, способен преодолевать все границы и преграды, так как обладает всеми структурами дхарм мира в одном теле и в одном сознании. Такие вещи в открытом доступе не бывают, вот почему эта сутра считается утерянной, а секреты постижения такого состояния и овладения им передаются всегда устно от учителя ученику.

Я не был учеником этого монаха, ставшего позднее просветлённым, но в ходе наших бесед сумел проникнуть в тайны этого учения сам.

О если бы я не забывал его слов, и помнил их всю свою жизнь, то со мной бы не случилось бы никакого несчастья!

Уже в юности я понимал, что в мире всё не так просто, и для того, чтобы что-то понять, нужно было обострять своё сознание, чтобы возникали интуитивные чувства и совершенствовались мысли. Ведь этому способствовали все мои учителя и наставники моего детства и отрочества, заменившие мне чёрного божка, и помогающие моему ангелу воспитывать меня.

Чувства и мысли

Эти люди оказали на меня большое влияние, демонстрируя свои знания и мастерство. Они как бы создавали совсем иную основу восприятия этого мира. Мне трудно объяснить это словами, да и многое они мне не говорили, а если бы и говорили, то в том возрасте я этого бы всё равно не понял, но они учреждали в моём сознании некую систему знаков запрограммированного кода, наподобие музыкальных нот, собрания волшебных смешений оттенков или таблиц вкусовых особенностей, вызывающих удовольствие, некий математический ряд символов, позволяющих ясно и доходчиво передавать мысль. Они как бы знакомили меня с некими зашифрованными астрономическими формулами, дающими мне возможность без особых усилий находить путь к Истине, а через чувственное восприятие проникать в тайные глубины мирового сознания. Обладая этим обширным чувственным и мыслительным диапазоном, я безошибочно мог найти общий знаменатель для всех дисциплин, а также охватить и объединить несметное множество координатных рядов.