Театральные подмостки
Шрифт:
Для актёров всегда есть опасность -- в психушку загреметь. Перевоплощаешься иной раз старательно, втискиваешь себя в образ, продумывая до тонкостей всякую мелочишку, живёшь так и день и ночь, привыкая и подбивая себя со всех сторон, а потом оказывается, что и не помнишь себя настоящего-то. Влезешь в шкуру какого-нибудь мерзавца... и удивляешься, как она впору подогнана, не жмёт, не болтается. И вот пока ты радуешься, распираемый гордостью за собственный несомненный талант, эта шкура тихой сапой прирастает, да так крепко, что потом приходится с мясом отдирать. С хорошими характерами куда спокойнее и проще, они в массе своей безликие -- сами отваливаются.
Вот
Видимо, любой интерес ко всякой человеческой инфернальности не проходит для души бесследно. Теряет она что-то хорошее своё, а то и беззащитной становится, и цепляется к ней какая ни попадя душевная зараза.
Понял я это вот почему. Рядом с пирующей малиной находился стол, за которым сидели совсем ещё молодые жених с невестой. Как ни странно, они остались в свадебных нарядах, -- наверное, единственные в этом зале. У невесты, правда, на плечи был накинут цветастый платок, -- видимо, чтобы не выглядеть белой вороной и не привлекать внимания. Ведь её свадебное платье говорило о том, что эта девушка рядом со своим суженым, любимым, и им свыше начертано быть вместе. Они сидели рядышком за столиком и о чём-то тихо разговаривали. Лица добрые и даже какие-то жалкие. Когда на сцену выводили ребёнка, девушка мило и трогательно улыбалась и что-то на ухо шептала своему жениху. Тот тоже тихо улыбался, кивал головой и как-то странно ужимал голову в плечи.
И вот мне очень захотелось оказаться кем-то из них, ну, женихом или невестой. И как я только не старался! Тужился всяко разно, пыхтел, но ничегошеньки у меня не получилось. Вот и стал душой... Как преступниками и всякой откатью последней -- так это запросто, а как прикоснуться к чему-то хорошему -- тут тебе и табу. Не зря актёрская братия считает, что роли положительных героев играть сложнее. По себе помню -- не знаешь, как и подступиться. Но тут, в тустороннем мире, суть, наверное, в другом. Просто я, весь такой облепленный грязью и ещё чёрт-те чем, полез на чистые белые простыни... И вроде как не из праздного любопытства... мне для актёрства надо, для профессии, и вот те раз.
Так и в жизни бывает. Играешь отрицательные роли одну за другой, меняешь шкуры мерзавцев играючи -- и уже не способен осилить что-то большое и глубокое, доброе и вечное, светлое и прозрачное, мягкое и пушистое...
Но всё же мне посчастливилось услышать голос милой невесты. К ним подсела та самая красавица, подружка низкорослого упырька, и я на какое-то время воспользовался её глазами и ушами.
Она то ли с издёвкой, то ли действительно с интересом спросила:
– - А вы что, тоже хотите детей?
– - Очень хотим, -- охотно ответила милая девушка, не чувствуя подвоха. И вдруг стала торопливо объяснять, оправдываться: -- Но мы, наверное, ещё не заслужили. Ведь пока человек не научится любить, он может всё испортить.
– - А вы что, не любите друг друга?
– - усмехнулась красавица.
– - Любим, конечно. Мы с Алёшей очень любим друг друга, но... наверное, этого недостаточно. То, что мы из себя представляем, -- это дар Бога, заслуга родителей и близких, а надо ещё что-то своё выстрадать.
Блондинка как-то болезненно и виновато улыбнулась и, видимо не в силах что-то сказать, молчала. И в этот момент, шатаясь и чуть ли не падая, подошёл её упырёк. Уже донельзя пьяный, он не мог сказать ни слова, а навис над столом, как паук, пыхтел и перебирал желваками.
И тут, к сожалению, меня кинуло в другой конец зала. Видимо, в угоду Бересклету, который нашёл новую неслучайную жертву...
В этот раз я попал в высокопоставленного зажравшегося чиновника из администрации правительства. Строгая причёска, волосы зачёсаны назад и тщательно приправлены бриолином. Брюхо его подпирало столешницу, а пухлые щёки лоснились от жира и обрамляли чересчур надменную, а потому глупую физиономию. Его женщина оказалась мне очень хорошо знакома. Татьяна Игоревна Карташова, Таня, подруга Леры. Её мужа я знал -- не буду называть его фамилию, от греха подальше. Таня всегда такая собранная, стремительная, типичная, как сейчас говорят, бизнес-леди, и здесь была сама собой. Лет ей уже далеко за тридцать, детей нет, и в той жизни я так и не понял, хочет она детей или нет. Тащит она на своих хрупких плечах непомерный груз всех активов, которые муж на неё взвалил. У Татьяны многомиллионный бизнес, дома в зарубежье, счета во многих банках. Бьётся она по всем фронтам, и ребёнка завести некогда.
Помню, Таня считала своим долгом, так как была старше и мудрее, посвящать мою жену в тонкости смысла жизни.
– - Сейчас для женщины есть много возможностей реализовать себя -- в бизнесе, в творчестве, в политике. Главное, поставить правильную цель, любить себя, а всё остальное приложится.
Что и говорить, Лера в Тане всегда видела некий идеал женщины. Ещё бы, в свои годы сохранила стройную фигуру, крепкие брови и гладкую кожу.
Когда я оказался за столом этой семейной идиллии, её муж сидел красный как рак и готов был провалиться сквозь землю, а Таня, любимая жена и партнёр по бизнесу в отмывании государственных денег, билась в истерике:
– - Да не буду я рожать от этого кретина! Оставьте меня! Господи, какая я дрянь! Какая же я дрянь! За что мне такое наказание, Господи?! Почему рядом со мной это ничтожество?! Да зачем мне нужны эти деньги? Почему всю жизнь мне попадались одни уроды?! Боже! Боже! Пошли мне нормального мужика. Я буду его любить. Рожу ему детей. Да оставьте меня, не буду я от этого рожать!
И тут всё как-то поплыло перед моими глазами, и я на какое-то время выпал из реальности. Очнувшись, я увидел незнакомую мне женщину, которая с нескрываемой брезгливостью приняла тихую, испуганную девчушку. Девочка сразу заплакала, а женщина её больно отдернула за руку и прикрикнула на мужа:
– - Да забери ты её от меня!
А тот ругнулся матерно и отвернулся.
Я и дальше воспринимал происходящее кусками и рваными фрагментами. Видимо, кто-то таинственный понял, что я увлёкся в своём актёрском рвении, и решил оградить меня от всего этого. А может, из-за того, что я ещё не совсем душа, и моё ещё приземлённое сознание не справилось с многомерностью этого мира. Образы всех этих людей начали наслаиваться друг на друга, мешаться, путаться, и случилось своеобразное раздвоение, а вернее, рассыпание моей личности, что, как известно, в обычной жизни приводит к сумасшествию, или, как говорят ещё точнее, к помешательству.