Тебе больно?
Шрифт:
Она смотрит на меня, как будто понимает. Даже когда я говорю на другом языке, она все равно меня слышит.
— Ho sbagliato a dirti che eri debole. Sei cosi incredibilmente coraggiosa, vorrei che lo vedessi anche tu — Я ошибся, назвав тебя слабой. Ты такая невероятно смелая. Я хочу, чтобы ты увидела это.
Отпустив ее челюсть, я просовываю руку под футболку и провожу влажными пальцами по ее мягкому животу, вызывая дрожь по совершенно другой причине. Ткань приподнимается, когда я пробираюсь вверх между ее грудей. В нетерпении она приподнимается, чтобы стянуть футболку через голову, отбрасывает
Повернувшись ко мне лицом, она заползает ко мне на колени, упираясь руками в мои плечи, пока одеяло спадает.
— Не останавливайся, — умоляет она.
— Tipensoogniora, ogniminuto, ognidannatosecondo. Non so che fare — Я думаю о тебе каждый час, каждую минуту, каждую чертову секунду. не знаю что с этим делать
Я развязываю узлы на ее шее и талии, прикусываю губу, когда материал спадает и обнажает ее упругую грудь. Я не могу удержаться, чтобы не наклониться и не поцеловать ее розовый сосок. Она задыхается, побуждая меня лизнуть его, и я стону от того, насколько она приятна на вкус.
— L'oceano era l'unico posto in cui mi sentivo a casa — Океан был единственным местом, где я когда-либо чувствовал себя как дома, — продолжаю я, перемещая руки к узлам по обе стороны ее бедер.
Я пощипываю и их, сырое желание поглощает каждую клеточку моего мозга, когда она опускает нижнюю часть тела. Я чувствую запах ее возбуждения, и мне трудно сосредоточиться на том, что я говорю.
— Era l'unica cosa che mi eccitava e dava pace. Hai rovinato anche questo. Sentirti su di me e meglio di immergersi nell'oceano. Neanche con questa rivelazione so che fare. — Это было единственное, что давало мне волнение и покой. Ты разрушила и это. Быть внутри тебя лучше, чем быть в океане. тоже не знаю что с этим делать.
Наклонившись вперед, я беру ее сосок в рот, резко посасываю его и получаю низкий, хриплый стон. Я обхватываю ее одной рукой, удерживая ее в неподвижном состоянии, а другой рукой дразню ее вход, распространяя ее возбуждение до клитора и слегка кружась.
— Однажды, — говорит она. — Я выучу итальянский, и буду точно знать, что ты сказал.
Я не могу объяснить висцеральные эмоции, возникающие в моей груди при мысли о том, что она выучит мой язык — погрузится в мою культуру. Невозможно сдержать воспоминания о том, как Сойер идет по Меркато Кампо де Фиори в Риме, на ее лице выражение удивления, когда она заходит в торговые ряды на площади, улыбается продавцам, которые зазывают ее, пытаясь очаровать, чтобы она подошла к их прилавкам. Она восхищалась фруктами и овощами, тянулась к сильному аромату свежих цветов, утыкаясь в каждый из них своим пуговичным носиком. Я заправил бы ей в волосы голубой гибискус, который по цвету сравнялся с ее глазами.
Один день.
Она сказала, что позволит мне оберегать ее, но я не знаю, что это значит для нас. Я не знаю, останется ли она. Я не уверен, что когда-нибудь буду, но я держу это в себе. Мне не хочется ранить собственные чувства.
Вместо ответа я погружаю средний палец в ее мокрую киску, мой собственный стон заглушает ее крик.
— Cazzo, quanto sei bagnata — Ты чертовски мокрая, — бормочуя.
— Энцо, —
Ее крики становятся все громче, пока я большим пальцем поглаживаю ее клитор.
— Пожалуйста, мне нужно больше, — умоляет она, разрывая мою рубашку. Я вынужден отстраниться от нее, чтобы снять ее, но холодный воздух приятно ощущается на моей разгоряченной коже.
Затем она работает над моими шортами, и после некоторого маневрирования спускает их с моих ног и снова садится на меня.
Как раз в тот момент, когда она готовится опуститься на мой член, я останавливаю ее.
— Не нужно торопиться, bella — красавица, — говорю я ей, и мои губы непроизвольно растягиваются в ухмылке, когда она возмущенно лепечет.
— Ты собираешься меня пытать, да? — захныкала она. — Ты должен был умолять меня о прощении.
— Разве мы не можем умолять вместе, детка? — мрачно произношу я.
Ее рот открывается, но я встаю, поднимая ее на руки. Она резко вдыхает, быстро хватаясь за мою шею. Как будто я когда-нибудь позволю ей упасть. Только если ради меня.
Я несу ее к воде, и с каждым шагом она становится все тверже.
— Энцо, — предупреждает она, извиваясь в моих руках и потираясь своей сладкой, маленькой киской о мой член. Хотя я не думаю, что она хотела этого, я все равно рычу, прижимаясь к ней. — Энцо, — повторяет она, в ее тоне звучит истерика. — Не делай так со мной больше. Я думала, ты хочешь, чтобы я тебя простила.
— Ш-ш-ш, я не собираюсь причинять тебе боль, amore mio — любовь моя. Я собираюсь заменить это воспоминание чем-то хорошим, — заверяю я ее, опускаясь на колени и усаживая ее на край бассейна. — Ты хотела, чтобы я извинился за то, что сделал с тобой на лодке, а я сказал, что не буду, пока не захочу. — Я провожу губами по линии ее челюсти, и ее тело восхитительно дрожит. — Я готов раскаяться, детка. Если ты скажешь мне остановиться, я остановлюсь.
Она смотрит на меня широкими, паническими глазами. Если у нас с Сойер действительно будет один день, то я сделаю все, чтобы она больше никогда не смотрела на меня так. Я не могу вернуть то, что сделал, но я заменю это чем-то хорошим.
— Что ты собираешься делать?
— Адреналин может быть похож на афродизиак, — объясняю я. — Страх, возможность смерти, заставляет тебя чувствовать себя живой. Это одна из причин, почему я делаю то, что делаю.
— Плавание с акулами возбуждает тебя? — спрашивает она с сомнением, хотя она полностью отвлечена. Я поворачиваю ее жесткое тело, прежде чем она успевает заметить ухмылку на моем лице. Когда она оказывается лицом к воде, я прижимаюсь грудью к ее спине, прижимаю ладонь к ее животу и наклоняюсь, чтобы прошептать ей на ухо.
— Учитывая, что моя работа не имеет ничего общего с сексом, я не возбуждаюсь, нет, — говорю я с весельем. — Но это заставляет меня чувствовать себя живым. И это тоже, если ты позволишь мне показать тебе.
Если бы у меня было рентгеновское зрение, я бы увидел, как две половины ее мозга воюют друг с другом. Она напугана, но она также заинтригована.
— Я возбужусь? — тихо спрашивает она.
— Да, — отвечаю я. — Ты будешь кончать сильнее, чем когда-либо раньше.
Она пожевала губу, все еще размышляя.