Техас-сити 47 года
Шрифт:
– Джек американец?
– Да.
– Вы вышли за муж за иностранца?
– удивился я.
– Так получилось.
– Николай задает эти вопросы потому, - вмешался Самохин, пытаясь объяснить Кате почему я так удивлен, - что нас там воспитывали так. В каждом иностранце мы видели потенциального шпиона. Хорошо еще Джек оказался таким энергичным и пробивным, сумел все таки вытащить Катю из России.
– А где Джек?
В комнате наступила тишина, потом Катя сказала.
– Он погиб в начале войны. Японцы торпедировали его пароход, никто не спасся.
–
– Ничего. Я уже привыкла...
– Николай, что там у вас произошло сегодня в порту?
– переводит разговор на новую тему Петр.
– Вроде ничего.
– Говорят была драка.
– А... про это. Немного повздорили, но потом все вроде уладили.
– Неплохо уладил, трое придурков оказались в больнице.
– Самохин, откуда ты все знаешь? Ведь прошло то всего несколько часов.
– А для чего в этом городе телефоны, мне все сообщают.
– Ну хорошо. Я не понравился кое кому, вот и сцепились.
– Кому же ты не понравился? Всего то второй день работаешь и уже приобрел врагов.
– Не знаю.
– Господи, что творится, - говорит Глаша.
– Странно, - тянет Самохин.
– И почему именно тебя? Я ведь знаю здешние порядки, даже рэкетиры дают срок своим жертвам, а тебя прихватили сразу.
– Понятия не имею в чем дело.
– Ладно, я постараюсь выяснить, кто там против тебя копает.
– Мальчики, хватит вам про драки, - восклицает Катя.
– Сегодня у меня праздник. Давайте выпьем, чтобы больше не было войны.
– Правильно, - поддерживает ее Глаша.
Вечер проходит незаметно, только мы выпили чай, выдули всю бутылку виски и остатки вина, наступило около двенадцати вечера. Глаша встрепенулась и засобиралась домой.
– Петя, нам пора.
– Да, поехали, а то там охранник уже наверно заснул в машине. Николай, ты с нами?
– Николай, а может ты останешься?
– вдруг говорит мне Катя.
– Чего тебе таскаться так далеко и тревожить Самохиных. В нашем, так сказать, общежитии, есть свободная комнатка, там одна ткачиха укатила на западное побережье, оставила мне ключ. Выспишься здесь, а утром прямо на работу. Порт то от нас недалеко.
– Пожалуй, это неплохой вариант. Петр, Глаша, вы уж поезжайте, я останусь здесь.
– Давай, оставайся, - ухмыляется Самохин.
– Пошли Глаша. Катенька, все было прекрасно. До свидания, лапочка.
Самохины уходят. Катя поспешно собирает все со стола и моет посуду в крохотной кухоньке. Пока она делает свои дела, я примостился на диване и...
Кто то меня толкает в бок.
– Коля, подвинься, я замерзла.
Щупаю рукой и попадаю на голое тело..., но оно теплое... Тогда раскрываю глаза. В комнате полумрак, но рядом со мной разглядел голову Кати.
– Снимай одежду, я тебе помогу, - шепчет она.
Сегодня в порту обычная работа. Я перевожу с пирса в ангары тюки с хлопком. Докеры. чтобы не дышать пылью, намотали на лица тряпки и платки. Мне, для предохранения, пришлось поднять стекла в кабине машины и переносить несносную жару. Рубаха сразу прилипла к телу и мне ничего не осталось, как ее снял.
– Эй, - слышу окрик.
По моему это меня. У дверцы стоит аккуратненький парень в светло зеленом костюме в крупную клеточку из белых полос, на голове соломенная шляпа, а на ногах светлые гетры. На груди фотоаппарат, подвешенный за шею тонким ремешком.
– Вы меня?
– Да вас. Мне сказали, что вы тот самый единственный русский, который работает здесь в порту...
– Кто говорит?
Парень с любопытством разглядывает мое тело.
– Классная у вас фигура, такие бицепсы. Все совпадает. Позвольте представиться. Фоторепортер газеты "Техас - Сити дейли" Джон Клинтон.
– Меня звать, Николай. Так кто же все-таки обо мне что то треплется?
Джон растягивает рот в улыбке.
– Неизвестное лицо позвонило к нам в редакцию и сообщило, что в наш город прибыл известный боксер из Африки, а так же, что вы русский и сторонник кук-лук-склана...
– Нет, нет...
Я протестующе поднял руку, но репортер продолжал.
– Я не поленился поднять подшивки "Нью-Йорк таимс" за 45 год и 46. Представляешь, нашел маленькую заметку, где говорится о том, что в Мае 1946 года в Париже состоялся первый послевоенный чемпионат Европы по боксу и в среднем весе победу одержал представитель колониальной Франции, русский по национальности, проживающий в Алжире, это вы Николай... Ведь я не ошибся, правда?
– Ошибся, это не я.
Джон с усмешкой смотрит на меня.
– Я не поленился и запросил иммиграционный отдел в Филадельфии, там в вашей анкете есть запись о том, что вы занимались любительским боксом и были чемпионом Европы 1946 года.
Вот, зараза. Это мне посоветовал Пьер Дюмарье, мой приятель и друг, с которым я работал на нефтяных промыслах в Алжире. "Когда приедешь в Америку, - поучал он, - то обязательно сообщи, что ты чемпион. Там американцы любят, когда к ним приезжают известные личности и обычно дают таким поблажки..." Он оказался прав, эта запись в моем личном деле произвела на чиновников иммиграционной службы значительный эффект, меня не посадили на карантин, как остальных бедолаг, а быстрее отпустили на свободу и даже дали право выбора местожительства. Так я оказался здесь, в Техас-Сити.
– Послушайте, Джон, это ошибка, - упорствовал я.
– Мне кажется, вы зря скрываете свое прошлое.
И тут этот пронырливый тип быстро поднимает фотоаппарат и... щелкнул меня.
– Джон, не надо...
– Мы с вами еще встретимся, Николай.
Клинтона сдуло, как ветром. Я устало опустился на спинку сидения. Неужели опять все начнется сначала.
Хозяин дома встретил меня с испугом.
– Николай, вы сегодня вечером никуда не идете?
– Нет, а что?
– Как что? Сегодня же куклуксклановцы устраивают... выступления.