Тело угрозы
Шрифт:
Лимузин сразу же занесло. И задней своей частью он, поворачиваясь по часовой стрелке, задел стоявшего на гудроне и не успевшего отскочить офицера, а затем ударил и по полицейскому автомобилю, изрядно помяв облицовку радиатора, как ни старался водитель выправить машину; лишь после столкновения «линкольн» остановился наконец.
Уцелевший патрульный выскочил из машины, успев уже выхватить из кобуры пистолет. Сделал он это скорее всего, чтобы показать степень своего накала, а не потому, что ожидал встретить какое-то сопротивление. Впрочем, все произошло так быстро, что он, возможно, и не понял, что причиной столкновения была шина, а вовсе не желание оставить патруль без средства передвижения. Патрульный бросился к своему напарнику, пытавшемуся подняться на ноги, одновременно жестом предлагая седокам лимузина выйти из машины, чьи задние колеса оказались уже в кювете. И седоки выполнили указание.
Из машины, с обеих сторон, выскочили сразу четверо, двое остались возле лимузина, другая же пара рысью направилась к офицеру с пистолетом, в это мгновение помогавшему товарищу утвердиться на ногах; похоже, тот не получил серьезных ран, и хотя стоял не вполне уверенно, можно было понять, что серьезной беды с ним не произошло.
Беда заключалась в другом. Патрульный с пистолетом все еще держал его в руке – может быть, ситуация казалась ему сомнительной, но, возможно, он просто забыл вернуть ствол в кобуру и даже не сознавал в этот миг, что со стороны кажется очень агрессивным и опасным. Именно так, по-видимому, решили пассажиры лимузина, немедленно выхватившие свое оружие. А оно у них было, поскольку трое из четырех ехавших составляли охрану четвертого, и этим четвертым был, конечно, приезжий из Москвы. И хотя им не полагалось иметь при себе оружие здесь, в чужой стране, они были вооружены, поскольку давно уверовали в то, что всякие правила и нормы поведения в любой точке мира могут относиться к кому угодно, но не к ним; заблуждение, свойственное всякому телохранителю любого VIP какой угодно страны.
Дорожный полицейский, державший в руке пистолет, был человеком опытным и обладал хорошей выдержкой. Поэтому даже при виде набегавших двоих вооруженных не стал стрелять первым, хотя и имел на то право. Поддерживая левой рукой приходившего в себя напарника, он лишь крикнул приближавшимся, чтобы они остановились. Телохранители, видимо, чувствуя все же, что находятся не у себя дома, перешли с рыси на шаг и не то чтобы совсем опустили, но приопустили стволы своего оружия, показывая, что тоже не намерены открывать огонь прежде оппонента.
Им было видно, что патрульный не целится в них; но они невольно заслонили полицейского от взгляда третьего телохранителя – того, что остался рядом с охраняемым. И когда этот третий увидел, что объект его забот вдруг пошатнулся и стал медленно сползать на дорогу, скользя спиной по кузову машины; и заметил также, что на груди его, слева, появилось и стало быстро расплываться красное пятно, он, не задумываясь, выпустил две пули в воздух, прежде чем нагнуться к упавшему. В воздух – потому что полицейские были закрыты от него своими, иначе он, возможно, стрелял бы на поражение.
И началась перепалка. Раненый патрульный успел, отползя к машине, вызвать помощь; в свою очередь телохранитель, тот, что находился у машины, вызвал «скорую» по телефону, находившемуся в лимузине. Они были уверены в своей правоте, поскольку прежде всего было совершено нападение на охранявшегося ими человека; следовательно, начали не они. Полицейские же были совершенно уверены, что они первыми не стреляли и тем более – по человеку, который в тот миг вообще не находился в поле их зрения.
Москвич был серьезно ранен, но, как вскоре выяснилось, прямой опасности для его жизни не было. Прибыло полицейское подкрепление и почти одновременно – машина «скорой помощи». По горячим следам телохранители были арестованы, но отвезли их не в тюрьму и не в полицейский участок, а, как и пострадавших патрульных, в госпиталь, где, однако, они находились под охраной. Туда же был положен и сам гость.
Стрелок покинул свою позицию, не дожидаясь прибытия свежих полицейских сил. Он был уверен, что сделал свою работу хорошо и что может с чистой совестью доложить о том, что объект нейтрализован. Он и в самом деле ошибся лишь на пару сантиметров, что бывает и с лучшими стрелками. Свое гнездо он покинул ползком, и лишь отдалившись таким способом на полсотни метров, поднялся на ноги, отряхнул мусор с камуфляжного костюма и направился туда, где близ лесной дороги был укрыт в кустах мотоцикл «Судзуки», которым он пользовался. Винтовку, тщательно вытертую, он оставил там, где лежал, потому что опасался, что прибывшая полиция немедленно начнет шарить по окрестностям и дорогам, так что не было смысла рисковать и тащить ее с собой до того места, где он должен был оставить ее по разработке.
Но этим эпизод еще не исчерпался.
Человек, воспользовавшийся мотоциклом, был, разумеется, заранее предупрежден, что за порученным его заботам лицом наверняка присматривают – и достаточно внимательно. Однако, выполняя задание, стрелок допустил ошибку, а именно: решил, что вторая машина, выехавшая с той же стороны, что и лимузин, как раз и принадлежала внимательному наблюдателю, в то время как мы знаем, что за рулем ее сидел Столбовиц. Но это никак не означает, что наблюдателя не существовало: он был поблизости и стал свидетелем всего происшедшего. Конкретных указаний насчет поведения в такой обстановке у него не было, и он сам принял решение, исходя из старой поговорки: лучше поздно, чем никогда. И в ту секунду-другую, пока стрелок на мотоцикле находился в поле зрения наблюдателя, последний успел прицелиться и произвести выстрел – поскольку он тоже был профессионалом. Так что умчаться стрелку не удалось.
Однако и наблюдателю повезло не совсем: он хотел лишь обездвижить стрелка, сохранив его для общения с теми, кого он заинтересует; но выстрел оказался не вовсе точным, так что стрелок навсегда лишился способностей не только к общению, но и к жизни вообще.
А отставший от российской инспекторской группы человек так ее и не догнал. Американцы заволновались было; но коллеги пропавшего их успокоили: оказалось, что они в курсе дела, которое заключалось в том, что их товарищ на одной из остановок почувствовал себя плохо, почему и отстал; и чтобы не волновать хозяев, придя в себя, решил вернуться на родину, чтобы выздоравливать там, среди родных осин. Хозяева поверили, поскольку такой выход их вполне устраивал.
Был в этой истории и еще один пострадавший – весьма относительно, конечно. То был, как мы уже знаем, Столбовиц, на своем «кэдди» следовавший за «линкольном». Он показался из-за поворота в тот миг, когда лимузину приказали остановиться, и таким образом стал свидетелем всего происшедшего, поскольку затормозил сразу же, как только лимузин занесло и он перегородил своим длинным корпусом неширокую проезжую часть. Сам Столбовиц не получил ни царапины, но шальная пуля попала в стекло левой задней дверцы. Небольшой, но убыток.
Однако он не стал предъявлять претензий никому. Лишь позвонил из машины человеку, с которым незадолго до того разговаривал, – и сказал, что благодаря изменениям в обстановке тот располагает теперь временем, достаточным для того, чтобы оформить всю заказанную документацию наилучшим образом. И тут же, не дожидаясь прибытия полицейских сил, развернулся и поехал обратно, к себе домой – поскольку не собирался выступать свидетелем при расследовании происшествия.
Он быстро выяснил, в какой госпиталь отвезены пострадавшие, позвонил туда, чтобы навести справки о состоянии жертв перестрелки, и лишь после этого стал размышлять о том, кто же организовал покушение и почему. Он-то достоверно знал, что в этом он и его люди не участвовали: их задача была, как мы помним, лишь задержать некое лицо, но ни в коем случае не убивать его: это не вызывалось необходимостью и могло привести к осложнениям, которых он сейчас и опасался.