Тело угрозы
Шрифт:
– И с Америкой – тоже.
– Так что если после уничтожения ракет и зарядов с Америкой что-то произойдет…
– Думаю, в Китае не объявят неделю траура.
– Завидую Пакистану: вот там можно укрыть от любого контроля десятки ракет, даже сотни…
– Да; но от внимания их соседа укрыть это будет очень трудно: Индия в этом заинтересована вовсе не теоретически. Надо полагать…
– Азан. Время аль-магриба, амиры.
Судя по содержанию донесения, сторонники честного подхода остались в меньшинстве – во всяком случае, пока. Потому, наверное, что впрыснутый им испуг был весьма строго дозирован. Для начала. Это еще будет обсуждаться. А где разговаривают – там неизбежно происходит утечка информации, на что, собственно, и делается расчет.
Интересно, думал российский президент, закончив чтение,
7
Столбовицу позвонили по сотовому и попросили перезвонить; он не стал спрашивать – кому и куда, процедура была давно известна, нужно было только воспользоваться хорошо защищенной линией. Он так и сделал: выход на такую линию у него дома давно имелся. Разговор продлился недолго, однако, судя по реакции Столбовица, на каждую его секунду приходилось немало новых забот. Во всяком случае, так подумал бы всякий, кто следил бы за хозяином дома в эти мгновения. Таких, однако, не должно было быть здесь – и на самом деле не было.
Совершая утренний туалет, а потом – пробегая свои ежедневные две мили, он продолжал думать о полученном указании; оно не вызывало в нем других чувств, кроме досады, потому что шло вразрез с его давно уже выношенным проектом, имевшим прямое отношение к московскому гостю. Замысел был элегантен и хорош; но теперь красная цена ему была – пять центов, да и этих денег за него сейчас вряд ли дал бы кто-нибудь. Такова судьба всех планов, которым не суждено реализоваться. Если бы полученные им указания подлежали обсуждению – он нашел бы достаточно убедительные аргументы в пользу своего варианта; но его об этом не спрашивали, и вся свобода действий, которой он сейчас обладал, легко умещалась в границах поисков наилучшего способа выполнения полученного приказа. Только-то. Как ни старался он произвести на россиянина впечатление человека, самостоятельно решающего, что нужно и чего не нужно делать, – сам он отлично понимал, что его самодеятельность никак не распространялась на «что» и ограничивалась лишь рамками «как».
Зато в этих пределах он мог дать себе волю. И, ритмично отталкиваясь ступнями от дорожки и равномерно, в такт шагам, дыша, он быстро и привычно избавился от чувства досады – как если бы выдыхал ее по кусочкам вместе с отработанным воздухом, – и начал строить схему выполнения приказа, не теряя ни секунды. Следовало торопиться – потому что после пробежки и душа ему предстояло завтракать в обществе того самого человека, которого полученная инструкция и касалась самым непосредственным образом.
Однако мысли эти не мешали ему каждые полминуты, почти не поворачивая головы, окидывать окружающее мгновенным, но тем не менее очень внимательным взглядом; это происходило бессознательно, такой была давно уже укоренившаяся привычка – с той еще поры, когда можно и нужно было опасаться выстрела из засады. И вот сейчас – только что – ему показалось, что в рощице на том берегу ручья – то есть примерно в двухстах ярдах отсюда – что-то блеснуло мгновенно. Бинокль – такая мысль возникла без участия рассудка. Наблюдают? За ним? Нет, скорее интересуются гостем. Может быть, свои, но весьма возможно – и чужие. Для секретных служб рубежи между своими и чужими проходят, как известно, вовсе не там, где пролегают государственные границы, контролируемые (как принято думать) и охраняемые. Они могут проходить даже через твою собственную спальню… Так вот, сейчас определить, находится ли наблюдатель с биноклем по эту – или по ту сторону такой границы, было невозможно: наблюдать могли и свои – чтобы контролировать осуществление им полученных распоряжений, – и с таким же успехом чужие: чтобы этому выполнению помешать. Ну что же: хорошая пробежка всегда приносит пользу. Не ту, так иную.
За те полмили, что оставалось еще пробежать до дома, можно было попытаться сделать из замеченного какие-то выводы – в первом приближении, разумеется. От кого мог исходить интерес? Не от обычного любителя подглядывать в замочные скважины: такими обычно бывают соседи, но ранчо его ближайших соседей находилось в пяти милях отсюда – ниже по течению, и они, как и он сам, не любили нарушать границу между его и их владениями: к праву собственника здесь привыкли относиться более чем серьезно. Нет, они тут ни при чем. И уж во всяком случае, никакого отношения к тихим службам не имели: ни к Бюро, ни к Фирме, ни к собственно Службе.
Те, кто хотел бы проконтролировать его действия после получения инструкции? Возможно, но маловероятно. Он всегда выполнял все, что от него требовалось, его репутация в этом отношении была на высоте – да и во всех других отношениях тоже. К тому же слишком мало времени прошло: никто не мог ожидать, что он вот уже сию секунду предпримет какие-то действия по выполнению приказа: тот, кто отдал его, отлично знал, что для выполнения необходима подготовка, которая потребует многих часов, а может быть, и дней. Конечно, его собеседник в недавнем разговоре отлично понимал, что Столбовиц не пришел в восторг от задания; но понимал и то, что – независимо от личного отношения – сделает все, чтобы исполнить приказ наилучшим образом и с точки зрения результата, и с позиций полной бесшумности и соблюдения законов: как-никак речь шла не о бродяге, а о весьма высокопоставленном представителе государства, с которым все еще приходилось считаться; и этот статус гостя практически не зависел от того, что находился он здесь всего лишь с частным и совершенно не афишируемым визитом.
Нет, своим тут делать было нечего. Хотя, конечно, стопроцентной уверенности в этом быть не могло: идею тотального контроля исповедовали во всех службах, и кто-то мог выставить наблюдение просто из сугубого усердия, а кто-то и в самом деле мог заподозрить, что Столбовиц, получив указание, решит саботировать его и для этого постарается увезти своего гостя куда-нибудь подальше и спрятать понадежнее, причем вовсе не на одной из конспиративных квартир. Глупая мысль, конечно, но бывает, что глупые мысли возникают и у очень умных людей. Особенно если возникают вдруг подозрения, что ты работаешь не только и даже не столько на Службу, как на другую, сегодня куда более могущественную организацию.
И все же вероятность такого рода могла оцениваться – ну, никак не более, чем в десять процентов. А остальные девяносто следовало разделить между тремя другими возможностями, и сейчас нужно было как-то оценить – какая из этих трех заслуживала приоритета.
Первая вероятность из этой тройки была: поняв, что визит в Штаты выстраивается не так, как предполагалось, и грозит привести к совершенно иным результатам, чем те, на которые русский рассчитывал (и которые до сих пор – увы! – оставались для Столбовица не вполне ясными), – визитер решил – уловив, возможно, чутьем разведчика приближение каких-то осложнений – прервать свое пребывание здесь, не дожидаясь, пока такое предложение будет сделано хозяевами, покинуть ранчо по своей инициативе, чтобы вскоре оказаться – нет, не в российском посольстве, где он сразу стал бы уязвимым. Для своих отечественных недоброжелателей; гость, без сомнения, прекрасно понимал, что уже по пути туда он оказался бы практически в опасности – не потому, что создать помехи его движению было бы трудно, в этом как раз проблемы не было бы, – но потому, что на такой вариант никто не пошел бы: международный скандал сейчас был бы никак не кстати, и тот, кому пришло бы в голову вызвать шум, мог бы сразу похоронить все мысли о своей дальнейшей карьере. С учетом этих обстоятельств приезжий – сам или кто-то из его небольшой свиты – должен был связаться с нужными людьми (а такие, конечно, тут были, на этот счет Столбовиц не питал иллюзий) и подготовить неожиданный отъезд, даже демонстративный, в заранее подготовленное место – а Америка достаточно велика, чтобы в ней можно было раствориться до поры. Главное – чтобы было на чем уехать, чтобы благополучно сесть в это средство передвижения – по земле или воздухом – и прощально помахать рукой. Вот призванные на помощь люди как раз и могли теперь вести наблюдение за Столбовицем, за домом и прилегающей территорией, чтобы наилучшим образом разработать план побега – именно так это и следовало называть.