Тело угрозы
Шрифт:
Вторая гипотеза состояла в том, что здесь имелось не так уж мало людей, которым именно скандал между Штатами и Россией был бы сейчас крайне выгоден уже потому, что неизбежно затормозил бы ход подготовки к Конференции и Соглашению. С точки зрения этих людей, чем громче скандал и чем грубее действие, которое послужит поводом для него, – тем лучше. Чем более уязвленной и оскорбленной почувствует себя российская власть – тем менее вероятным сделается скорый созыв Конференции и тем больше воспрянут духом ее противники по обе стороны обоих океанов. Сторонникам такой точки зрения могло пригодиться любое, даже самое гнусное действие во вред и гостю, и принимающей стороне, то есть в данном случае самому Столбовицу. Выстрел снайпера – и скандал раскрутится сам собой: российские власти, чтобы не потерять лица, вынуждены будут вести разговор на самых высоких тонах, а администрация США из тех же соображений – отвечать подобным же образом.
И наконец, вариант номер три был внешне подобен второму – с той только разницей, что автором и исполнителем здесь могла выступить сама российская сторона. По сути дела, и сейчас еще оставалось неясным: был ли приезд оппозиционера частной инициативой, эксцессом исполнителя – или его санкционировал самый верх Кремля. Хотя гость старался казаться – или и в самом деле был откровенным, но до сих пор ни словом не обмолвился о том, что он уполномочен на какие-то действия президентом. Однако если он действовал на свой страх и риск, без санкции верхов, то это могло – независимо от подлинных целей второго лица – вызвать у первого очень недобрую реакцию. Хотя бы потому, что оппозиционер, вне сомнения, являлся, не мог не являться носителем крайне конфиденциальной информации; и если в России предположили, что он бросился сюда, спасаясь от возникшей для него угрозы – а если даже и не так, то, во всяком случае, взял на себя слишком много и таким образом нарушил правила игры, – в случае возникновения таких подозрений желание совершенно вывести нарушителя правил из игры могло возникнуть и в Кремле; к тому же, произойди этот вывод из игры на территории Соединенных Штатов, этот факт сделался бы достаточно уязвимой точкой для нажима со стороны России – и, возможно, позволил бы добиться уступок по каким-то из тех пунктов Соглашения, по которым еще существовали разногласия. Так что снайперская винтовка могла оказаться и в руках агента Москвы; пусть за последние годы Москва и не прибегала к такой методике – однако раньше она практиковалась достаточно широко, и память об этом, конечно, сохранялась. Да и вообще недаром говорят, что новое – это всего лишь хорошо забытое старое. Или не очень хорошо. Или вообще не забытое…
Остававшиеся девяносто процентов Столбовиц сейчас, заканчивая дистанцию, разделил между тремя предполагаемыми вариантами поровну: по тридцать процентов каждому. А это означало, что и действия по предотвращению их следовало вести во всех трех направлениях одновременно. И действовать активно. Вовсе не потому, чтобы Столбовица так уж заботила судьба его гостя; давний этот знакомец с самого начала ему не был симпатичен. И если бы не самое последнее указание, Столбовиц преспокойно предоставил бы событиям следовать своим путем. Однако только что было приказано ясно и недвусмысленно: гостя беречь! Уберечь любыми силами! Никакие мотивы такой перемены отношений не упоминались, однако Столбовиц был достаточно опытен, чтобы сообразить: значит, на госте из России строятся какие-то новые планы, он не мешает более, но, наоборот, становится – уже стал – полезным. Ну что же: в конце концов, его, Столбовица, делом было – выполнить приказанное, а за чужие планы он вряд ли окажется в ответе.
Беречь – значит беречь.
Что следовало предпринять немедленно? Самым неотложным, несомненно, было – отказаться от недавно предложенного одной из сторон больничного варианта. Если кому-то желательно избавиться от человека, то именно больница – как бы она ни охранялась – предоставляет для этого не меньше, а больше возможностей, чем, скажем, хайвэй. Там может случиться катастрофа, можно обстрелять машину – однако при наличии профессионального и готового к неожиданностям человека за рулем это никак не дает гарантии успеха. Да еще при наличии людей, готовых открыть ответный огонь. А в больнице не обязательны ни пуля, ни нож; человека можно отравить – чтобы потом констатировать смерть от сердечной недостаточности или в этом роде. Нет, больница отпадает еще и потому, что поместить туда здорового человека без его согласия уже само по себе составляет проблему.
Так. Но чтобы предотвратить такой рекомендованный вариант, необходимо прежде всего заставить гостя отказаться от мысли покинуть этот дом (где Столбовиц мог охранять гостя достаточно эффектно). А для этого – найти убедительную причину. Пообещать нечто столь важное и интересное, что заставит гостя, во всяком случае, отложить отъезд. Интересно, мелькнуло в голове, почему это делается через меня, вместо того чтобы сказать непосредственно самому объекту? Но тут же Столбовиц сам себе и ответил: нет, все правильно, человеку, на котором строится какой-то расчет, об этом сообщают в последнюю очередь, а сначала создают такую обстановку, в которой он никак не сможет отказаться от сделанного предложения. Значит, кто-то сейчас работает, создавая нужные условия, а ему, Столбовицу, приказано то, что приказано, и это – не самая сложная часть задачи, хотя, безусловно, и не самая легкая.
Легко взбегая на невысокое крыльцо своего дома, Столбовиц был уже уверен, что нашел способ вынудить московского политика задержаться здесь. И даже не один способ, а два – взаимодополняющие.
Правда, для того чтобы запустить и второй способ (с первым все было ясно), пришлось сразу после пробежки, проскользнув в собственный кабинет, сделать срочный звонок в надежде, что нужный человек окажется где-нибудь не на другом конце страны; время тут играло решающую роль.
– Hi. Где ты сейчас?
И с радостью услышал протяжное:
– До-ома.
– Можешь быть через час у меня?
– Так сро-очно?
– Лишний вопрос.
– Эм-м… Какой вариант?
– Летний зной, – ответил он, не задумываясь. – И во всю силу. Держу пари – ты не пожалеешь. Включая перспективы.
– Ого! Не шутишь?
– Очень серьезно. Условия приняты заранее.
– Гм. Через час?
– Не позже. Позавтракаешь здесь. Не теряй времени.
– Я уже в дороге.
Вот и страхующий вариант обеспечен…
С этим приятным убеждением Столбовиц направился в ванную – принять душ перед тем, как за завтраком встретиться с человеком, чья возможная судьба занимала его на всем протяжении пробежки.
Но пока он не скажет об этом ни слова: вариант, способный удовлетворить руководство и одновременно обеспечить надежное сохранение гостя от предполагаемых недоброжелателей, требовал некоторой предварительной подготовки.
Впрочем, начинать следовало сейчас же. Еще за завтраком. Столбовиц полагал, что объект операции должен достаточно точно знать о предстоящих ему неприятностях. Намеки на возможные осложнения должны будут еще более встревожить русского. И если поблизости уже существует кто-то, к чьей помощи гость мог бы прибегнуть, он скорее всего попытается снестись с ними уже сейчас и тем самым их засветит. При условии, конечно, что все его действия будут от начала до конца прослежены; однако хозяин дома не сомневался в том, что эту часть дела он способен обеспечить целиком и полностью.
Сам же Столбовиц (считал он), сделав такие намеки, не подорвет доверия к себе, но, напротив, лишь усилит: у гостя достаточно опыта, чтобы понять, что хозяин предупреждает его – в такой форме, в какой только и может сделать это, чтобы не совершить тяжкого проступка против своей Службы.
Вот почему Столбовиц, когда завтрак был в самом разгаре, как бы невзначай проговорил:
– Вернусь к уже затронутой однажды теме: вам не показалось, что военные во время вашей беседы с ними были временами очень уж разговорчивы?
– Я проанализировал их высказывания, – отозвался гость, еще не насторожившись по-настоящему. – По-моему, в их словах не содержалось ничего такого, что не могло быть оглашено в той обстановке.
– Возможно, по вашим представлениям и не содержалось, – ответил Столбовиц, постаравшись, чтобы в голосе его прозвучало явно уловимое, хотя и не подчеркнутое сомнение. – Однако у них ведь свои критерии секретности. Меня, например, скажу откровенно, несколько озаботило то, что их не очень удивило ваше подозрение относительно природы космического тела. Оно ведь и в самом деле может оказаться творением рук человеческих – только чьих? Я бы в данном случае поставил не на Россию, а на эту страну. Право же, я на их месте поостерегся быть столь откровенным – с их демонстративным равнодушием. Как вы думаете?