Телохранитель. Мы под запретом
Шрифт:
—Боюсь, как бы он тебе потом темную не сделал…— подняв голову, смущенно улыбаюсь, но включаюсь в игру.
—Заебется мне темную делать. Тут работает спецназ, всем оставаться на своих местах, — снова шутит парень, подхватывая мою руку в свой стальной захват. Он и правда большой во всех смыслах этого слова. Я вот едва ли до подбородка макушкой достаю.
—Хах. Ты его не знаешь, — слегка поворачиваю голову, чтобы напороться на бешеный взгляд Жени. Он несется на нас как разъяренный буйвол.
—Три. Два. Один, — хрипло шепчет Макс, выпуская меня из объятий ровно в тот
Рука плотно сжимается кольцом, и погромные пальцы, упирающиеся в кожу, приносят легкую боль. Я не успеваю бежать за ним на каблуках, и спотыкаюсь о собственные ноги, шипя от боли в пальцах при каждом таком неудачном «столкновении». Напряженная спина впереди маячит как скала, нерушимая и могучая. Он зол. Нет, даже не так. Он взбешен. И от этой злости меян волнами откидывает в разные стороны будто бы порывами ветра.
—Мне больно!
—Потерпишь, — грубо летит в ответ, и мы вылетаем на улицу, расталкивая людей на ходу, продолжая идти куда-то вперед, отчего я начинаю паниковать.
На меня он никогда так не вызверялся, никогда не грубил и не хамил, и уж точно не заламывал мне руки. Ощутив легкую панику, я очень стараюсь сдерживаться, но куда там…резкое торможение, и я лечу прямо в спину своего телохранителя на полном ходу. Он резво разворачивается и пихает меня на себя, теперь к груди.
—Хватит. Хватит, хватит! Ты наказываешь меня, что ли, так? Серьезно, блять? Не советую проверять мою нервную систему на прочность! — грубо бросает мне в макушку, крепко удерживая меня на месте. От паники уши закладывает, сердце грохочет как ненормальное, пока губы двигаются, шепча единственно верный ответ при данных переменных:
—Я не одна из твоих подружек, Женя, и я никого не наказываю, не надо делать из меня стерву. Все, что ты там себе накрутил, это только твоя проблема. А теперь отпусти меня, пожалуйста, я хочу вернуться к друзьям. И не смей со мной так обращаться. Хватать, грубить и приказывать, и матом со мной разговаривать тоже нельзя. Я не уличная девка. И не твоя собственность.
Во мне просыпается чувство несправедливости и гнева, причем такого, что хочется зарядить Жене звонкую пощечину, но мои руки прикованы к телу и двигаться не получается.
*****************************************************
Он вперяется в меня злющим взглядом, атмосфера накаляется, от чего по телу скользят табуном мурашки. Кажется, что еще секунда, и взрыва уже будет не миновать, мы просто на атомы растворимся.
—Я тебя не хватаю и не грублю, но ты другим позволяешь себя хватать и грубить тебе через пошлые шутки, — шипит мне уже тише, явно осознав весь спектр моего негодования.
Другим. Ребячество какое-то, и это ты взрослый мужчина? Да? Ты?
—Ведешь себя…— продолжает, и на последнем меня уже прорывает. Как же я веду себя? Как воспитанный человек, пытающийся удержать машину для убийств на месте? Не позволяя Жене парню череп проломить лишь только потому, что я понравилась ему, и он смел об этом заявить?
—Женя, ты сейчас серьезно? Как веду? Где, кому и когда? Никто этого не делал, а я могу делать все, что только захочу, и никто не имеет права мне и слова против сказать. Слава Богу, мне уже двадцать три, а не пятнадцать. И ты точно не имеешь права читать мне морали, — я вскидываю руки в разные стороны, и внимание моего телохранителя рассеивается вслед за моим движением. Расплывается.
А внутри кипит пожар из самых разных и порой противоречивых чувств. Мы молча смотрим друг на друга и поднимаем градус напряжения на ровном месте от одних лишь искр, пускаемых глазами.
—И этому мудаку, да? — снова отзывается, пуская последнюю каплю в и без того переполненную чашу терпения. Мудаку ли? Может мужчине?
—Да с чего ты взял, что он мудак? Этот парень военный, он достойный человек, и я не заметила в нем ничего из того, о чем ты тут мне вещаешь. Да, нагловат и не более! Есть только твое личное отношение к нему и твоя уникальная способность быть собакой на сене. Вот так, а этот парень хотя бы четко обозначил ориентиры, он заявил о своей позиции. Это, как минимум, заслуживает уважения, — распаляюсь сильнее, сама не понимая почему, ведь мне никогда не была присуща истеричность. Но сейчас я сверкаю всеми оттенками красного и готова изрыгать языки пламени, дрожа при этом не то от нервов, не то от неуверенности.
Тяжело дышу, словно марафон пробежала, а затем откидываю волосы назад, поднимая глаза к небу и одновременно прикусывая губу. Ничего не будет просто, да? Мы так и будем взрываться от обоюдной ревности, приправленной злостью?
Мне обидно, что он меня как девчонку отчитывает за свою же собственную слабость и неспособность быть тем, кем он хочет быть, но не решается. По глупым и субъективным причинам, а может просто потому, что он лишь только «хочет» меня, но это ведь совсем не то, чего хочу я.
—Понравился тебе, значит? — Женя хватает меня за руку и сильнее к себе прижимает, всматриваясь в мое лицо безумным взглядом. Носом я снова выхватываю его запах, мужской и резкий сейчас. Кажется, я с помощью обоняния готова считывать перемены в настроении этого мужчины.
—Да хоть бы и да, а что с того? — таким же тоном бросаю ответ, отшатываясь от него, но не выходит. Меня словно канатами привязали.
Я вру нещадно, нисколько он мне не понравился, но дело ведь не в Мексе, который решил мне даже подыграть, а в самой ситуации, доведенной до абсурда. Ты значит еще маленькая, но сиди и жди меня, а я никогда не решусь на то, чтобы быть с тобой. Умри старой девой в общем-то. Это вот так следует трактовать?
Если бы взглядом можно сбыть с ног, я бы давно валялась на асфальте, ведь он так смотрит на меня, на лопатки кладет эмоциями, бурлящими на дне глаз, словно изо всех сил старается сдержаться. А что будет, когда он взорвется?
В легких печет каждая клеточка, с такой силой и отчаянной злостью я дышу, раздирая собственную грудную клетку от напора. Взгляд Жени стекает от лица ниже, снова на лицо, и мне бы возмутиться, но наслаждение затапливает вслед этому действию. Ему нравится на меня смотреть, и я как дура готова этому радоваться.