Телохранители тройного назначения
Шрифт:
— Угроза исчезла, Мэтт. Он повез её в укромное место, ей не нужно больше одного охранника.
— Почему ты так уверен? — Я достаю пару джинсов из открытого чемодана и натягиваю на себя. — Скажи мне, где они.
— Не знаю, — медленно говорит Глен, опуская полотенце, чтобы взглянуть на меня. — Мэтт…
— Хорошо, я просто спрошу у него. — Я оглядываюсь в поисках своего телефона. Он заряжается на прикроватном столике. Я бросаюсь к нему.
Глен встает передо мной.
— Мэтт. — Я пытаюсь протиснуться мимо него, но он хватает меня за шею обеими руками, заставляя посмотреть на него. — Мэтт, послушай, — говорит он твердым голосом. —
Я ничего не говорю. Мои кулаки сжимаются по бокам. Я слишком тяжело дышу.
Глен хлопает меня ладонью по спине.
— Давай же. Всё в порядке. Садись.
Он заталкивает меня в гостиную и подталкивает к дивану. Я сажусь и провожу руками по волосам.
— С ней всё в порядке? — спрашиваю я хриплым голосом.
— С ней всё в порядке.
Я закрываю глаза, качая головой. Я не могу нормально дышать.
— Она не в порядке. — Я знаю, что она в опасности. Я чувствую это. Мои руки сильно дрожат. — Не в порядке.
— С ней всё в порядке. Тебе нужно позвонить ей?
— Нет. — Пот стекает по моей спине. Я запускаю руки в волосы. Не хочу, чтобы она видела меня таким.
Мне кажется, что это худшая часть ПТСР. Не флэшбеки и кошмары. А медленный, окутывающий страх, пронизывающий всё.
Во время службы я видел, как взрывали людей. Били ножами. Стреляли в них. Я видел, как бомбили целые деревни. Я видел, как дети наступали на мины, а невинные мирные жители попадали под перекрестный огонь. Пять лет назад я принял сиюсекундное решение, которое на несколько месяцев погрузило троих моих самых любимых людей в кошмар наяву.
А потом, ни с того ни с сего, меня вытащили оттуда, подлатали и отправили домой. От меня внезапно ожидалась работа в офисе с девяти до пяти и накопления на ипотеку. Меня окружали люди, которых заботило продвижении по карьерной лестнице, соблюдение диет и просмотр нового фильма от «Marvel»[85].
Чтобы нормально функционировать в обществе, нужно верить, что ты в безопасности. Мы все знаем, что это ложь, но в эту ложь нужно верить, чтобы выжить. На самом деле, все знают, что однажды умрут. Все знают, что каждую секунду по всему миру людей убивают, избивают, грабят и насилуют. В эту самую секунду кто-то теряет своих детей, попадает под колеса, выясняет, что неизлечимо болен. Мы живем в гребанном фильме ужасов, но большинство людей могут убедить себя, что они в безопасности. И они живут своей жизнью, думая о деньгах, о надоедливых соседях и сплетнях о знаменитостях, как будто всё это, блять, имеет значение.
Мой мозг больше не позволяет мне этого. Он не позволяет мне притворяться, что я в безопасности. Или что Кента и Глен в безопасности. Или что Брайар в безопасности. Никто не в безопасности. Никто не в порядке. Рано или поздно ужасные вещи произойдут со всеми, кого я люблю. Завеса была приоткрыта, и теперь я воспринимаю мир лишь как одну гигантскую зону военных действий.
Правда в том, что я напуган. Блять, да постоянно. Каждую секунду бодрствования. Когда я писаю, или ем хлопья, или иду по улице, я в ужасе. Какая-то часть меня никогда не покинет комнату, где я наблюдал, как пытают моих лучших друзей. Какая-то часть меня всё ещё прокручивает это на повторе. И я так, блять,
Вот худшая часть ПТСР. Потеря связи с миром. Физически я живу в том же мире, что и все остальные, но вижу его по-другому. Я вижу лишь опасность. И кровь. И смерть.
— Блять, — выдыхаю я, потирая грудь. От пота рубашка прилипла к телу. — Иисусе. Это никогда не прекратится.
Глен садится передо мной.
— Всё наладится, чувак. Как только ты пойдешь на терапию.
Я тру глаза тыльными сторонами ладоней. Я задыхаюсь.
— Это никогда не пройдет. — Я не могу забыть того, что видел. Это произошло. Это было реально.
— Нет, — соглашается он. — Но тебе станет лучше, — протягивает он руку и кладет её мне на плечо, сжимая.
***
Проходит почти два часа, прежде чем я слышу жужжание карточки-ключа от входной двери. Я провел всё это время, расхаживая взад и вперед по номеру, словно зверь в клетке. Я поворачиваюсь, когда Брайар заходит в номер, Кента тихо входит следом за ней. Он сияет.
— Какого черта, — выдавливаю я. Брайар смотрит на меня снизу вверх. Она выглядит намного лучше, чем вчера: глаза блестят, щеки порозовели. Она одета в короткий желтый сарафан, а её распущенные волосы волнами падают вокруг лица. Ожерелье, которое мы все выбрали для неё, сияет у неё на шее. Мне приходится бороться с желанием просто схватить её. — Где, черт возьми, вы были? Мы ужасно волновались.
— Почему? — Она скидывает туфли. — Кента написал сообщение, да ведь?
Я хмурюсь.
— Потому что в последний раз, когда ты исчезла, тебя похитили.
— Ну, в этот раз меня всего лишь накормили хашбраунами.
— Что с тобой произошло? — спрашивает Глен у Кенты. — Ты, блин, в лотерею выиграл?
Кента пожимает плечами, всё ещё улыбаясь.
— Типо того.
Я игнорирую их обоих, шагая к Брайар. Она шагает прямо в мои распростертые объятия, позволяя мне притянуть её ближе и зарыться лицом в волосы. Мне неловко от того, каким прерывистым становится мое дыхание, когда она протягивает руку и сжимает мой затылок.
— Настолько плохо? — тихо говорит она.
Я ворчу, запуская руки в ее мягкие волосы.
— Не покидай меня вот так.
Она застывает от удивления. Я прочищаю горло.
— Я имею в виду. Просто. Пожалуйста, не покидай здание без меня.
Глен фыркает. Брайар изучает меня мгновение, затем поднимается на цыпочки.
— Я могла бы покинуть здание без тебя, — шепчет она, её губы касаются моей щеки. — Но в мои ближайшие планы не входит покидать тебя. — Она прижимается поцелуем к моим губам. — Я люблю тебя. Пожалуйста, сделай мне кофе.
Я выпрямляюсь. В грудной клетке у меня болит сильнее, чем в тот раз, когда мне проткнули легкое на тренировке. Я слегка дергаю за розовый кулон на её ожерелье.
— Дива.
— Так меня называют, — одаривает она меня улыбкой, и я направляюсь к барной стойке, чтобы приготовить кофе, стараясь не обращать внимания на то, как в груди колотится сердце.
Глен подходит к ней сзади, нежно прикасаясь к её щеке, чтобы проверить швы.
— Как ты себя чувствуешь, ласс? Болит? Всё ещё ноет?