Темная сторона Петербурга

Артемьева Мария

Там Лидочка познакомилась со своим будущим мужем — молодым военврачом Михаилом Лакшиным.

Когда в 1914 году она, плача, провожала его на открывшийся в Европе фронт Первой мировой войны, случайно ей довелось увидеть, как двое служащих вокзала меняли табличку с названием города. Следуя патриотическому указу царя, прежнее, в германской манере, название столицы повсеместно переименовывали на отечественный и более в славянском духе «Петроград».

— Смотри, Миша, — испуганно сказала Лидочка своему жениху. — Никуда не уезжали, а уже живем в другом городе. И как будто даже в другой стране…

Она смутно припомнила происшествие на Финляндском вокзале.

Но, по счастью,

ни тогда, ни потом ей не открылось, как много слез ожидает ее впереди в этом другом городе, в совсем другой стране, где ей вскорости предстояло жить.

ДОМ ДВОЙНИКОВ

Невский пр., 41,

дом Белосельских-Белозерских

5 февраля 1916 г.

Дорогая Дженни!

Пожалуйста, не волнуйся за меня: твой муж благоустроен теперь в России вполне сносно.

Если бы только видела, какой роскошный особняк выделен здесь под наш госпиталь! По его размерам его нельзя назвать дворцом, но по богатству отделки и оформления не всякое поместье высокородного английского аристократа способно сравниться с ним.

Честно говоря, увидав комнаты, я первым делом подумал, что устраивать здесь лазарет — варварство, если не сказать — кощунство. Но русские — те, с которыми мне довелось общаться в нашей Английской миссии, нисколько не были смущены.

Этот дом называют почему-то домом князей Белосельских, хотя, как мне объяснили, они-то как раз весьма мало имели к нему отношения. Совсем недавно домом владел родной брат царя, но его убили террористы, политические противники. После чего жена его, Элла, которую очень любили при дворе, ушла в монастырь, завещав этот превосходный дом в центре столицы своему племяннику Дмитрию Павловичу.

Он блестящий молодой аристократ, учился в Оксфорде, всеобщий любимец, автогонщик и спортсмен. Четыре года назад даже возглавлял русскую олимпийскую команду в Стокгольме.

Он занимает теперь первый этаж особняка, беззаботно отдав под госпиталь все остальные помещения.

Неудивительно, что на открытии госпиталя присутствовали царская чета и вдовствующая императрица Мария Федоровна.

Как видишь, дорогая Дженни, твой муж волею судеб вращается теперь в высшем свете, в самых изысканных кругах! Впрочем, ты понимаешь, конечно, что это шутка.

Владелец дома и мы, госпитальный персонал, ни разу не встречались. Не потому, однако, что он слишком горд или задирает нос перед нами, но наши образы жизни просто не совпадают: когда я заступаю на дежурство в семь часов утра, наш высокородный хозяин как раз укладывается спать после бурно проведенной ночи. В столице теперь так много праздной веселой публики в связи с войной и много развлечений!

Когда после всех хлопот по обустройству госпиталя у меня выдалось свободное время, я прогулялся по Невскому проспекту — это большая и самая красивая улица русской столицы, как наш Стрэнд. Оказывается, обустройство частных госпиталей — модное веяние; патриотизм весьма свойствен русским и поддерживается во всех слоях населения. На одном только Невском проспекте действуют не менее десяти лазаретов, устроенных на частные средства. Один из них содержит банк от имени великой княжны Ольги, другой — фирма двух русских немцев, третий существует под попечительством Казанского собора. Совсем близко от нас — лазарет имени короля Георга V, так что мы не единственные в Петрограде англичане.

Можно утешаться, однако, тем, что из всех здешних больниц — наш госпиталь, несомненно, расположен в самых красивых стенах.

Я

немного опишу тебе этот дом, Дженни, чтобы ты представляла, в каком богатом убранстве мы занимаемся перевязками и меняем утки раненым.

Особняк был основательно перестроен в середине прошлого века архитектором Штакеншнейдером. Обычный дом, каких много в городе, преобразили, совершенно сменив стиль: теперь это настоящее барокко. Фасады и флигели изукрашены скульптурами атлантов и кариатид, а также колоннами, пилястрами и рельефными наличниками. Внутри дома — широкая парадная лестница с ажурными решетками перил, в которые вплетены вензеля владельцев, а вдоль ступеней — расставлены скульптуры художника Иенсена, они поддерживают позолоченные канделябры. Вообще в доме очень много лепнины, барельефов и картин. Необыкновенно хороша библиотека — нам показали ее. Стены обшиты резными деревянными панелями, а верх затянут шелком, витая лестница ведет на высокую балюстраду вокруг зала.

Нет, это прелесть, что такое!

Владелец разрешил старшему персоналу госпиталя пользоваться библиотекой в дневные часы, и за это я благодарен ему особенно.

Свое письмо оканчиваю, сидя в мягком кресле перед огромным камином, украшенным рельефным узором, за позолоченным экраном. Горящие угли пышут жаром, и не хватает разве только капельки бренди и глаз моей милой женушки Дженни, чтобы я чувствовал себя на высшей ступени блаженства.

Надеюсь, что ты, папа и миссис Уайтлер здоровы. Берегите себя, за меня не волнуйтесь.

Всегда твой, Юджин.

15 марта 1916 г.

Моя дорогая Дженни!

Как я и говорил тебе, работа военного врача дает много уроков, весьма полезных для практики будущего частного медика. Сегодня я получил первый из них.

Признаюсь, при всей полезности по части профессионализма, этот урок несколько царапнул мою гордость британца.

Я увидал, что один из наших раненых, господин Леонов, будучи направлен на перевязку, хитрил, пытаясь избежать рук фельдшера О'Брайена. Перевязками у нас по очереди занимаются четыре фельдшера, среди них один русский — это господин Степанов. Проходя по своим делам мимо перевязочной комнаты, я заметил, что в очереди к ирландцу стоит только один легкораненый, а к Степанову — пятеро со сквозными ранениями разной степени тяжести.

Заметив это, я хотел было возмутиться, решив, что, видимо, русский фельдшер работает слишком медленно, создавая очередь. Хорошо, однако, что я не позволил себе действовать по первому порыву и решил вначале понаблюдать. Я увидел, что раненые не пошли к О'Брайену даже после того, как он освободился. Они жались в коридоре и делали вид, что вовсе и не собирались перевязываться!

Прибегнув к помощи раненого Гараева — этот офицер отлично владеет английским и часто выступает в роли моего добровольного помощника по части перевода — я расспросил больного Леонова. Смущаясь, Леонов признался, что «у русских лекарей руки нежнее», а «иностранцы присохшие бинты дерут, как со скотины».

И действительно: русский фельдшер, прежде чем снимать бинты, отмачивал их в спирте и уж после того аккуратно снимал, стараясь причинить как можно меньше боли пациенту. Я спросил его через моего переводчика: где он научился такому способу, на что этот русский, также засмущавшись, ответил, что нигде. Он, кажется, боялся, что я стану его ругать. Но я только поблагодарил и решил принять такой способ на вооружение.

Насмешливо улыбаясь, Гараев заметил, что это есть пример действия русской поговорки: «Век живи — век учись!» Народная мудрость.