Темное безумие
Шрифт:
Я бы сравнила это со смертью, если бы не знала, что значит быть похороненной заживо.
Я вытягиваю руку за пределы клетки, к полоске света, просачивающейся через затемненное окно. Я понятия не имею, сколько прошло времени, но, должно быть, сейчас день. Мне кажется, я уже несколько часов провела в этой темной комнате, в этой клетке, забившись в угол и пытаясь дождаться выхода Грейсона. Но время относительно, не так ли? Может, для Грейсона прошло всего несколько минут.
Он меня испытывает. Это тест, который я не могу провалить.
Луч дневного света недосягаем, но
Я убираю руку. Где-то в этой комнате стоит камера. Грейсон наблюдает за мной так же, как раньше наблюдал за своими жертвами. Если бы это был кто-то другой, я бы попыталась их подкупить. У меня много денег. Я могла бы даже предложить свое тело. У меня практически отсутствует стыдливость или эмоции, связанные с физическими прикосновениями и сексом. У меня вырывается хриплый смешок. За исключением, очевидно, Грейсона. Признаю, быть с ним… такой соблазнительный огонь… Я жажду этой порочности. Я жажду его.
Он словно наркотик, и я не могу избавиться от этой зависимости. Я подтягиваю футболку и вдыхаю запах ткани. Я словно испытываю ломку между приемом наркотика. Руки дрожат, кожа становится липкой, мне не терпится получить еще одну дозу. Это так больно, так плохо для тебя… Но так чертовски приятно, когда ты получаешь желаемое.
Я отпускаю футболку. Грейсона нельзя подкупить. У него есть свой наркотик, и я должна удовлетворить его ненормальные желания, если хочу выбраться отсюда живой. Я должна найти способ дать ему то, что он хочет, не жертвуя слишком многим.
От запаха спагетти сводит живот. Я пыталась не обращать на них внимания, даже вытолкнуть из клетки. Там может быть что-то подмешано. Однако, если рискнув, я на шаг приближусь к выходу из этой адской дыры…
Я подтягиваю еду и беру с тарелки таблетку. Разламываю пополам и проглатываю половину, а остальное кладу в карман. Я ем лапшу и томатный соус руками, а не вилкой, ухмыляясь, когда вспоминаю, как женщина облила меня свиной кровью и назвала животным. Я облизываю тарелку, как животное в клетке, в которое я превратилась.
Затем я пододвигаю тарелку к двери камеры. Она с громким лязганьем ударяется об угол клетки.
— Теперь доволен? — Спрашиваю я. Слишком голодная, чтобы думать о чем-то еще, я поглощала лапшу, не обращая внимания на то, что туда вероятно подмешали наркотики. Скорее всего, галлюциногены, чтобы усилить мои впечатления. Я громко смеюсь от этой мысли. Грейсон всегда не просто запирал жертву в клетке. Это слишком легко. Я часами наблюдала за пытками. В тщательно продуманных ловушках всегда был ужасный подвох. Подозреваю, что скоро у меня начнутся галлюцинации, пик безумия, когда клетка превратится в подвал отца.
Потому что именно этого он и хочет, верно? Как и в случае с могилой, я буду страдать, как страдали жертвы отца. Меня накажут вместо Жнеца Холлоуза, за его преступления.
Минуют секунды, но ничего не происходит.
— Я разочарована в тебе, Грейсон. Ты упустил отличную возможность. Это могло стать твоей лучшей ловушкой.
Но мысль не уходит. Подвал предстает в моем сознании, словно я сама дала жизнь
Я зажмуриваюсь в темноте. Чертов узкий лучик света. Интересно, Грейсон специально оставил его, чтобы поиздеваться надо мной.
Как только семя посажено, я не могу его искоренить. Я расхаживаю по камере. Взад и вперед. Пытаясь выкинуть эту мысль из головы или довести себя до изнеможения.
Может, я так и не выбралась из подвала отца. Может, я всю жизнь прожила в фантазии, а на самом деле он все это время держал меня в ловушке в этой сырой тюрьме.
— К черту это, — я приседаю в углу и обнимаю ноги. Я могу переиграть его в этой игре. Он не может просто держать меня здесь. Я должна есть. Мне нужно ходить в туалет. С внезапной вспышкой страха я припоминаю, что заметила что-то по другую сторону камеры.
Я ползу туда, выставляя вперед руки, пока что-то не нахожу. Я обвиваю руками ободок. Ведро.
— О Боже.
Я вскакиваю на ноги и кричу. Кричу, пока легкие не воспламеняются, а живот не начинает болеть от чрезмерной нагрузки на мышцы. Я кричу сквозь гневные слезы, и когда мой голос срывается, я проклинаю Грейсона горячим шепотом.
Никто не отвечает.
Тишина нарастает до тех пор, пока в ушах не начинает звенеть.
Меняю позу. Меряю клетку шагами. Делаю обычные упражнения, чтобы уменьшить боль в спине. Стараюсь не принимать вторую половину таблетки. Терплю неудачу и все равно принимаю. Потом принимаю вторую. Пытаюсь заснуть и пытаюсь считать. Отпиваю из бутылки с водой, которую он мне оставил. Сдерживаю мочевой пузырь, отказываясь использовать гребаное ведро.
Неоднократно повторяю все вышеперечисленное. Меняю порядок, выполняю действия наугад, пытаясь сделать что-то… новое.
Как много времени понадобится Грейсону, чтобы избавиться от машины? Час… день… несколько дней? Тишина становится густой и тяжелой, давя на меня в темноте. Я теряю ориентиры. Мои чувства сбиты с толку. Используя остатки света, пытаюсь увидеть свои руки. Их покрывает холодная влага — то же самое ощущение, которое я испытала в тот день. Я помню густую кровь… как он покрыла мою плоть, просачиваясь в каждую пору. Прямо до костей.
Вытираю руки о волосы, чтобы избавиться от влаги. Избавиться от этого ощущения. Теперь передо мной отчетливо предстаёт картинка. Девушка в зеркале с залитыми кровью волосами и в грязной одежде. Я бросаю в нее бутылку с водой, ожидая, когда разобьется стекло.
Но единственный звук, который следует за ударом бутылки о землю, — это раскат грома. Я резко оборачиваюсь. Гаснет свет.
— Черт возьми.
Я прыгаю и хватаюсь за верхние перекладины. Пальцы соскальзывают, и я падаю. Боль простреливает спину. Согнувшись пополам, я делаю размеренные вдохи, мысленно проверяя самочувствие. Потом пробую еще раз. Со стоном хватаюсь за прутья. Руки горят, но я цепляюсь и начинаю раскачиваться. Набирая обороты, я раскачиваюсь взад и вперед, уговаривая себя, прежде чем врезаться босыми ногами в дверь камеры.