Темное искушение
Шрифт:
– Я жду.
Я бросила на него взгляд.
– Чего?
Он прищурился.
– Речи о прощении, «но лучше нам разойтись».
Я отвела взгляд, не в силах видеть смятение, вспыхнувшее в его глазах. Ему не нравилось, когда его бросали… и все же, казалось, он был рядом со всеми, кто имел для него значение. И осознание того, что я – всего лишь еще одна из их числа, встало комом к горле, жгло глаза слезами.
Только когда он встал и положил на прикроватный столик серьгу в форме сердца, у меня в груди зародилась
Ронан на секунду задержался в дверях. Он обернулся, чтобы встретиться со мной взглядом, и пообещал:
– Это не «прощай».
Пулевое ранение не могло сравнится с той болью, которую я испытывала, когда смотрела, как он уходит. Боль зародилась в сердце, грубая, кровоточащая пульсация, вцепившаяся в стенки грудной клетки.
Это не «прощай».
Прямо сейчас это обещание ничего не значило.
Я хотела вернуть его. Отчаяние жгло кровь, требуя, чтобы я побежала следом и сказала, что это ошибка. В отчаянии я потянула капельницу, когда боль сердца пронзила меня, а к горлу подступили разрывавшие грудь рыдания.
Это не «прощай».
Как только я выдернула капельницу, хаос в груди исчез, оставив меня столь опустошенной, что я могла лишь прикрывать рукой рот, пока слезы текли по щекам. Я игнорировала резкую пульсацию в животе. Монитор начал пикать, предупреждая о том, что скоро появится медсестра, но я не ожидала увидеть собаку.
Хаос запрыгнул на постель и лег рядом со мной. Всхлипывая, я пробежалась рукой по меху, крепко обняла его и сказала:
– Это не «прощай»…
Глава пятьдесят первая
lacuna (сущ.) – пустое место, отсутствующая часть
Огнестрельная рана в руке пульсировала и кровила сквозь рубашку. Должно быть, я разорвал пару швов, когда ударил Алексея. А потом Альберта, который открыл мне дверцу машины, после того как Мила вычеркнула меня из своей жизни. Я не знал, как избавиться от этого раздражающего зудящего ощущения под кожей, кроме как насилием – и даже это не избавило меня от тугой, пустой боли в груди.
Мне казалось, она крадет у меня что-то. Боль я мог стерпеть.
Ограбление – нет.
– Я прилетел по «важному» делу просто, чтобы смотреть, как ты молча размышляешь о своих жизненных выборах, – сказал брат, сидя на диване в моем кабинете. – Не хочешь поделиться?
Я не знал, как еще объяснить это, так что откинулся в кресле и сказал:
– Она меня ограбила.
Он вскинул бровь.
– Твоя зверушка?
– Ее зовут Мила, –
Кристиан потягивал водку, пытаясь скрыть улыбку.
– Так что она взяла? У тебя есть хорошие хрустальные бокалы.
Я не знал, зачем вообще открыл рот. Очевидно, все это было не в моем стиле, и брат наслаждался каждой секундой. Я закрыл глаза и постучал по столу ручкой, потому что это тревожное чувство царапало грудь.
Брат посмотрел на меня серьезно.
– Может, ты считаешь, что это мне не повезло в детстве, но ты забываешь, что это ты годами жил в шкафах и это тебя избивала мать и ее клиенты.
Я вскинул бровь.
– Мы предаемся воспоминаниям?
– Думаю, самое время, разве нет?
– Нет.
– Возможно, я немного не в ладах с человеческими эмоциями, но, по крайней мере, я их понимаю.
Я зло взглянул на него.
– Прекрасно это понимаю.
– Сказал человек, который объясняет безответную любовь к Михайловой тем, что она его обокрала.
Когда меня обвинили в «любви», я почувствовал себя… неловко, и поэтому уклонился от ответа.
– Во-первых, здесь нет ничего безответного. – Если бы было, я бы это изменил. – Во-вторых, я смотрел фильмы Hallmark. Любовь так не работает.
Кристиан рассмеялся.
– Я думал, мне придется давать младшему брату советы по части секса. Не любви.
– Думаю, с сексом я разобрался, но спасибо.
Уставившись в стакан, он взболтал водку.
– Я любил Джианну много лет, прежде чем она хотя бы взглянула на меня. Любовь – это не сердечки и цветы, иногда это, черт возьми, отстой.
– Не пытайся мне это впарить, – сухо ответил я.
– Мне не нужно ничего впаривать. Ты уже влюбился в дочь Алексея Михайлова.
Я не знал, что сказать, поэтому промолчал.
– Я знаю, ты винишь себя за то, что случилось со мной. – Повисла тяжелая тишина. – Ты чувствуешь себя настолько виноватым из-за этого дерьма, что не можешь позволить себе заботиться о других людях, ведь, раз ты не смог защитить собственного брата, почему ты должен заслуживать каких-то других значимых отношений? Что ж, тебе нужно, черт возьми, преодолеть это.
Иногда я ненавидел его неестественную проницательность. Но порой мне было легче, потому что сам я никогда бы не сказал вслух этого дерьма.
– Чувствую себя как у психолога.
– У тебя действительно есть куча эмоциональных проблем, вызванных травмой, вдобавок ко всему прочему. Если хочешь, можем их разобрать.
Я выразительно посмотрел на него.
Он улыбнулся.
– Если уж на то пошло, я должен находиться быть рядом с тобой чаще. Я твой старший брат. Я не должен был уходить, как только освободился… Особенно зная твои проблемы.
– Вот это прямо бальзам на душу.
– Хорошо. Теперь можешь прекратить бить людей и начать репетировать, как скажешь Миле, что любишь ее.