Тёмное пламя
Шрифт:
— Моя великолепная матушка совершила всего одну ошибку, и её нельзя винить. Кто же мог предположить, что мне предстоит так мучиться при жизни!
Бранн тут же вскидывает голову, явно собираясь уточнить, как волк себя чувствует, но Мэй поднимает ладонь останавливающим жестом.
— И этой ошибкой был выбор имени. Ты меня извини, Бранн, но оно слишком, слишком не-благое, чтобы… — замолкает, подбирая слова и пытаясь найти такие, чтобы наш неблагой понял.
Ну
Конечно, наш неблагой пользуется паузой по-своему. И иносказания до него доходят обычным образом. По-неблагому.
— Тебя не за что извинять, в конце концов, неблагие имена правда очень сильно отличаются от благих, — протягивает руку ладонью вверх, Мэй отвлекается и озадаченно наблюдает. — Вот, например, Линнэт, Шайя, Буук, Боаш, Лорканн или тот же Бранн, произнести легко.
Мэй кивает, соглашаясь, но не понимая, когда это его сравнение успели так изящно вывернуть наизнанку.
— А вот ваши, благие, пусть не все, произнести гораздо тяжелее, вот, например, твоё…
— Нет!.. — Мэй вскидывается, упирает ладони в столешницу. — Нет! Нет!
Бранн опасливо отодвигается от растерянно-злого волка:
— А почему нет, если да? Твоё имя очень тяжело произносить: Г-вол-к…
Мэй закрывает лицо обеими ладонями, его плечи трясутся.
— …х-мэй. Как будто жуешь железо, — Бранн вглядывается в благого, не распознавая этот жест. — Так что благие и неблагие имена действительно очень отличаются.
— Благие и неблагие ши очень отличаются! — Мэй отнимает руки от лица, но улыбка у него нервная.
Бранн все так же смотрит на него безо всякого выражения. Это понятно, в объяснениях не нуждается, в отличие от видимого расстройства Гволкхмэя.
— Очень-очень! Очень-преочень! — кажется, Мэй отчаялся донести свою простую мысль до нашего неблагого.
Бранн примолкает, стараясь понять, что он упустил, Мэй пытается отдышаться, молча признавая, что ему ещё есть, чему поучиться. Через несколько минут наш благой королевский волк совсем приходит в себя, успокаивается, растирает энергичным движением лицо, но на середине жеста спускает ладони на нижнюю половину и смотрит на Бранна широко раскрытыми серыми глазами из-под взлохмаченных пегих прядей:
— И когда это ты успел пожевать железо? То есть, ты правда жевал железо?!
Наша Ворона смотрит на благого нечитаемо, и не понять: то ли он считает жевать железо абсолютно естественным, а посему восклицание Мэя ему глубоко непонятно; то ли, наоборот, пытается ответить с учетом возможности жевания железа благими.
Мэй смотрит так же нечитаемо, с другой стороны пытаясь уложить: что естественнее для Бранна, есть железо или не есть железо? Судя по закаченным глазам, Мэя больше устраивает Бранн, который еще и железо жует.
Это бы многое объяснило для одного издерганного королевского волка…
— Давай мы все-таки дойдем до трапезной, — вздыхает Мей от несовершенства мира. — Это не еда, а закуска! — поясняет он, отодвигая слишком быстро опустевшую тарелку.
Бранн пожимает плечами, соглашаясь, что бы там Мэй ни думал, аппетит в нем возбуждает вовсе не железо. Ворона окликает Шайю, и феечка радостно пиликает на зов.
— Да! Пилик! Да! Третий-принц-Бранн! Пилик! — встает, вытягиваясь, на его ладони, наконец выспавшаяся и энергичная.
— Шайя, я тебя очень прошу, не покидай этих стен, снаружи гораздо больше ловушек и паутины, чем мы видели по пути, а мне пока нужно сходить с офицером Г-в…
К невероятному счастью Мэя, феечка перебивает Ворону:
— Ну уж, пилик, нет! Пилик! — и притоптывает ножкой. — Я буду сидеть, пилик, тихо, пилик, как Луг! — ах ты маленькая охальница! — И меня никто, пилик, не заметит, даже, пилик, этот милый офицер! Пилик! — и косится хитро!
Ах ты! Ну ты! Мэй, в котором переливается столько магии, сколько в нем не было от рождения, недоуменно поводит головой, и мне приходится притихнуть, надеясь, что и мое кажущееся присутствие он спишет на эффект удара феи — перед глазами у Мэя до сих пор немного искрит.
Шайя привычно прячется за лоскутным воротником, на что Мэй смотрит так, словно изрядно устал удивляться. Я чувствую его желание уточнить — как долго Шайя уже находится при Благом дворе, но это желание затмевается уверенностью: столько же, сколько сам Бранн. Похоже, офицер Мэй начинает осознавать слова неблагих и соотносить с их поступками.
Алая капелька сережки, задетой Шайей, продолжает раскачиваться, гипнотизируя офицера, Мэй с трудом сосредотачивается, сквозь шум магии ему пока сложно видеть предметы обычными. Вот и вокруг Бранна рисуется изумрудно-золотой ореол, которого совершенно точно раньше не было.
Впрочем, отправиться в трапезную им это нисколько не мешает. Еще разок принюхавшийся на выходе Мэй не чувствует теперь вовсе ничего — какие бы следы ни остались от стражника, они выветрились, возможно, именно благодаря шумной фее.
По пути благому и неблагому волку попадается стайка девушек, на которых Бранн реагирует весьма однозначно — без предупреждения толкает Мэя в ближайший коридор, а там — в ближайшую комнату и прикрывает дверь.
Когда азартный стук каблучков затихает, объясняет спокойно сложившему руки на груди и нависающему волку: