Темное торжество

Ла Фиверс Робин

— Требуется, госпожа моя. Требуется…

То, что я вижу в его глазах, мне очень не нравится. Я бросаю на Юлиана отчаянный взгляд, но брат погружен в собственные размышления, весьма мучительные, если судить по лицу. Воины делают вторую попытку меня схватить, на сей раз успешную, и, конечно, сразу обнаруживают ножи. Де Люр велит забрать их и обыскивает меня на предмет иного оружия. Вновь приходится терпеть прикосновения, чувствовать его дыхание у себя сзади на шее и слышать, как оно делается все тяжелее. Я молчу и лишь наблюдаю за ним. Может,

и не сумею победить его, но искалечу непоправимо, это уж точно. Так что придется ему самому или кому-то из его людей убить меня, защищаясь, иначе всех положу!

Правда, едва ли я уже готова принять объятия Смерти. Буду жить, пока остается шанс добраться до графа д'Альбрэ.

И вот меня ведут в подземелье. В тот самый каземат, где некогда был заключен Чудище. Сердце выдает барабанную дробь, кровь шумит в ушах. Сбывается самый скверный из моих кошмаров: я в заточении, я снова в полной власти д'Альбрэ.

И я беспомощна.

ГЛАВА 48

Темная ночь тянется бесконечно. Панический ужас то и дело пытается меня одолеть, но я просто не подпускаю его, чтобы он не ослабил мой дух. Ужас — излюбленное оружие д'Альбрэ, граф пользуется им так же охотно и умело, как мечом или кулаками. Сломить волю, запугать, растоптать — в этом он мастер.

Призраки, обитающие в башне, льнут ко мне, привлеченные живым теплом. Чтобы отделаться от тягостных мыслей, я принуждаю свой разум к молчанию. Любопытно, не расскажут ли что-нибудь бесплотные духи?

Однако мне удается уловить лишь невнятные шепоты. Ни криков боли, ни мольбы о возмездии, ни воспоминаний о чудовищных испытаниях. Эти призраки витают здесь слишком давно, они завелись в башне намного раньше, чем сюда явился д'Альбрэ. Возможно даже, эти люди не были замучены, а просто умерли в замке.

Но меня наконец осеняет тихое и будничное понимание. Вот, оказывается, почему я способна видеть не только исторгнутые души в момент оставления ими земных тел, но и призраков, задержавшихся в бренном мире. Если я вправду справедливость Смерти, я должна уметь выслушивать их.

Поняв это, я обращаю свои мысли к живым. Теперь я вижу, что Жаметта всего лишь несчастная жертва, настолько запуганная, что даже не замечает прутьев собственной клетки. А мадам Динан? Когда-то и она была невинна, но это было слишком давно. С тех пор она выучилась закрывать глаза на неправедность деяний д'Альбрэ — и пересекла границу между невинными и виновными.

Ну а Юлиан? Он родился не от Мортейна и не унаследовал той силы, что досталась мне. И все-таки он отчаянно не хотел становиться тем, что пытался сделать из него д'Альбрэ, боролся как мог со своей дурной кровью… В отличие от Пьера, воспринявшего все это как должное.

Юлиан всегда проявлял ко мне доброту и любовь, в отличие от Пьера и д'Альбрэ, от которых мне приходилось ждать лишь боли и жестокости. Мы с ним столько вынесли вместе, перетерпели столько несправедливостей и обид, что даже та извращенная

любовь, которую он ко мне питал, была почти как подарок. Почти. По крайней мере, она хоть как-то защищала меня от мужской алчности Пьера.

Я знаю: сокрушить противостоящего мне монстра способна только любовь. Я иду на бой, благословленная любовью Мортейна, любовью Чудища, любовью своих сестер. Но вот как выковать из этой любви оружие — ума не приложу.

Остается лишь верить Богу, чья кровь течет в моих жилах, чья благодать сформировала мой дух. Его тьма чиста и сильна, в отличие от мрака д'Альбрэ, но все-таки это тьма. Быть может, в ней таится зародыш победы. Мне нужна вера, но истинно веровать трудно. Гораздо трудней, нежели поддаться отчаянию.

Я вздрагиваю и просыпаюсь, когда в замке поворачивается ключ. Очень хочется сразу вскочить и броситься к зарешеченному окошку в двери, но я этого не делаю. Просто медленно встаю.

Потом дверь распахивается, входят двое воинов и тащат меня во внешний каземат.

— Время изведать правосудие вашего отца, — говорит капитан де Люр.

И меня ведут в комнату, где уже дожидаются мадам Динан и Жаметта. Две служанки наполняют ванну водой. Мадам даже не удостаивает меня взглядом. Она смотрит в окно.

— Снимите с нее тряпье, — приказывает она.

Служанки опасливо приближаются, но я не собираюсь причинять им вред, они же ни в чем передо мной не виноваты.

Я не спускаю глаз с Жаметты; вот с кем рада буду поквитаться, ведь это благодаря ее двуличию я здесь оказалась.

— Все, что от тебя требовалось, — это отвернуться, — негромко говорю я ей. — И тогда я исчезла бы из твоей жизни навсегда. Может, Юлиан бы меня со временем возненавидел, и у тебя появился бы шанс завоевать его. Но теперь — о, теперь я стану в его глазах мученицей, и с такой памятью обо мне тебе уже не тягаться.

Глаза у Жаметты лезут на лоб, она оглядывается на мадам: слышала ли та? Но графская любовница по-прежнему смотрит в окно.

С того времени, когда я в последний раз видела мадам, она успела изрядно состариться. Кожа обвисла, взгляд из просто беспокойного сделался прямо-таки затравленным. Словно ощутив мое внимание, она оборачивается, но и теперь в глаза упорно не смотрит.

— Лохмотья сжечь, — приказывает она служанке. — Засуньте ее в ванну.

— Можно и не засовывать. — Я ступаю через край в теплую воду и беру мыло.

Служанки выходят за дверь, и тут-то мадам Динан наконец обращается ко мне:

— Глупая девчонка! Ты все испортила!

— Вы это о чем?

— Д'Альбрэ не смог взять Ренн, как намеревался, и ему пришлось обратиться к иным средствам.

— К средствам, из-за которых маршал Рье разорвал с ним союз?

Она пропускает вопрос мимо ушей.

— Как только герцогиня вступила в брак с императором Священной Римской империи, у графа просто не осталось выбора. — Она косится на Жаметту. — Принеси для нее платье!