Темное торжество
Шрифт:
Я начала собирать вещи. Возьму с собой только то, что не возбудит подозрений аббатисы, то, что возят с собой женщины, сопровождающие войско. Наряд прачки и, конечно, мое оружие. Я выкладываю все ножи, но не трогаю браслеты с проволочными удавками, спрятанными внутри. Они слишком изящны для моей нынешней роли. К тому же я способна кого угодно удавить его же ремнем.
Укладывая запасные ножи, я удивляюсь, каким чудесным образом мое страстное желание убить д'Альбрэ некогда направило мою жизнь и наполнило ее смыслом. Да, но все это было прежде… прежде чего? Погодите, когда
Быть может, все началось с побега из Нанта, когда я вырвалась из сферы влияния графа и черная безнадежность, душившая меня в его доме, впервые развеялась. Или короткий период времени, проведенного вдали от него, попросту напомнил мне, что не все в жизни так мрачно, в ней существует кое-что, ради чего стоит жить? Есть на свете добрые люди, и они обитают здесь, в нашем герцогстве. Люди, готовые сделать все от них зависящее, чтобы остановить д'Альбрэ.
Когда живешь с ним в четырех стенах, об этом недолго и позабыть.
Есть упоение в скачке под солнцем на быстроногом коне и чтобы в лицо бил ветер. Есть редкие — и оттого еще более ценные — мгновения искреннего веселья. Есть моменты желанного волнения, когда замечаешь метку Мортейна и понимаешь: охота началась.
И еще существует это выражение человеческих глаз, когда кто-то замечает тебя, не просто лицо и волосы, а самую суть, саму твою душу.
Я с некоторым неудовольствием понимаю, что новообретенным и пока еще непривычным желанием жить я отчасти обязана Чудищу. Нет, не то чтобы я решилась жить ради него. Он просто напомнил мне, что у земного бытия есть светлые стороны. Сам он следует течению жизни настолько радостно и легко, что пример оказывается заразителен.
Мои пальцы невольно нащупывают кольцо, которое я ношу на правой руке. Это мой путь к избавлению на случай, если положение станет вправду невыносимым.
И тут вдруг у меня из легких исчезает весь воздух, а в голове делается легко-легко. Как бы ни было велико мое желание измениться, сколько бы усилий я ни прилагала, скольких бы вредителей ни обезвредила… в глубине души я боюсь, что д'Альбрэ все-таки победит. Захватит Ренн и поставит его на колени.
Поработит всех его жителей.
Не без боя, конечно. Вельможи, советники, полководцы Анны сделают все, чтобы ее защитить. И погибнут, ибо никто не умеет причинять смерть лучше д'Альбрэ.
Перед моим умственным взором неудержимо разворачивается все, что должно произойти.
Он своими руками проложит себе путь к Анне, и его длинный меч будет крошить ее стражу, как мягкий сыр. И, чего доброго, слева и справа от него будут мои братья, жаждущие выслужиться перед ним.
Исмэй и Дюваль, несомненно, попытаются заслонить герцогиню собой… И заплатят самую высокую цену. Когда же они упадут замертво, месть графа обрушится на несчастную Анну.
Кстати, возможно, поначалу он даже не применит к ней силу. Достаточно будет взять в заложницы Изабо, ведь он знает о том, как привязана к ней старшая сестра.
Я смотрю на дорожный узелок у своих ног. А что, если на самом деле я способна остановить графа, но не сделаю этого? Какой кровью будет
Вот тогда-то я и понимаю, что мой долг — исполнить приказ. Я должна это сделать. И не ради аббатисы, монастыря или даже Мортейна.
Ради тех, кого я полюбила.
Когда наконец я покидаю свою комнату и иду на поиски Исмэй, час уже достаточно поздний, но повсюду во дворце хлопочет народ. Идет подготовка к отъезду Чудища и к неизбежной осаде.
Не обнаружив Исмэй в ее спальне, я направляюсь в дворцовые апартаменты Дюваля. Это единственное место, где я рассчитываю ее застать, помимо покоев аббатисы или самой герцогини. И мне везет: приблизившись к двери, я ощущаю внутри биение двух сердец.
Я негромко стучу.
Мне открывает Дюваль. Когда он видит меня, на его лице проскальзывает удивленное выражение.
— Чем обязан, госпожа?
Я криво улыбаюсь.
— Вообще-то, — говорю я ему, — мне нужна Исмэй.
В темноватом коридоре трудно с уверенностью судить, но, по-моему, его щеки самую чуточку розовеют. Можно подумать, им с Исмэй по тринадцать лет, возраст сумасшедшей и неуклюжей первой любви.
— Да, она здесь. — Дюваль распахивает дверь, впуская меня, потом кланяется. — Оставляю вас наедине.
Я перехватываю его руку:
— Останься, прошу тебя. Надо, чтобы ты услышал то, что я собираюсь сказать.
— Что ж, — говорит он, — хорошо.
И ведет меня в комнату, где я и обнаруживаю Исмэй. Свернувшись клубочком в большом кресле перед камином, она попивает вино.
При виде меня она отставляет бокал и вскакивает на ноги:
— Сибелла! Где же ты была? Мы посылали за тобой пажей, но ни один не нашел.
Я виновато отвожу взгляд. В мою дверь и правда стучали, причем не один раз, но я не отзывалась.
— Вещи укладывала.
— Так ты уезжаешь? — шепотом спрашивает она.
Не в силах ответить, я киваю.
Исмэй подходит ко мне.
— Это неправильно, — с нажимом выговаривает она. — Этим должен заняться кто-то другой. Я поеду вместо тебя.
Дюваль с тревогой оглядывается на нее.
— Никто никуда не поедет, — говорит он. — Сведения ценой вашей жизни нам не нужны!
Я отвечаю:
— Я сюда не о своей судьбе плакать пришла. Я здесь для того, чтобы вы кое-что мне пообещали. — Сняв с пальца кольцо, протягиваю его Дювалю. — Передай это своей сестре-государыне и проследи, чтобы носила. Если падут последние линии обороны, оно поможет ей ускользнуть.
Дюваль, не двигаясь, глядит на кольцо. Потом произносит:
— Я не могу этого сделать.
Я хватаю его за руку, вкладываю кольцо в ладонь и заставляю сомкнуть пальцы.
— Ты должен, Гавриэл. Поверь мне! Если не будет никакого спасения — лучше смерть, только бы Анна не оказалась в лапах д'Альбрэ! Ты не представляешь, как он будет унижать ее, ломать волю, воздавая за ту боль, которую, как он полагает, она причинила ему! Повторяю, что бы ни произошло, не дай ему добраться до Анны! Иначе ее смерть окажется чудовищно долгой.