Темное торжество
Шрифт:
Я вскидываю глаза и с удивлением вижу Чудище, как раз подъехавшего ко мне. И как только умудряется этот исполин передвигаться бесшумно? Хочется спросить его об этом, но, к собственному удивлению, я заговариваю совсем о другом:
— Вот я думаю, известно ли тебе, что я убила более тридцати человек?
Его брови так и взлетают. В чем дело — в моей откровенности или в количестве убиений, уж и не знаю.
— Из которых, — продолжаю я, — только шестнадцать по указке Мортейна.
Он продолжает молчать, и я добавляю несколько нетерпеливо:
— Я
— Ну, это я заметил, — говорит он. — Мне тоже нравится делать свое дело. — И он оглядывается кругом. — Может, ты и тут хочешь кого-то убить?
Я не уверена, серьезно он говорит или поддразнивает меня. Хочется дотянуться до него и стукнуть. Сам-то он, если верить слухам, сразил в битвах многие сотни врагов, что ему мои жалкие тридцать? Лучше уколю его чем-то таким, с чем он вряд ли имел дело.
— А еще я жутко развратная. Любовникам уже счет потеряла.
Хотя на самом деле их было всего пятеро.
Чудище не смотрит на меня. Он скользит взглядом по растянувшемуся конному строю.
— Вы себе, сударыня, цены не знаете, — говорит он наконец. — Не могу вообразить даже и одного мужчину, которого вы одарили бы так щедро, как уверяете.
Тут он наступает мне на больную мозоль, затрагивая что-то, чего я никак не могу признать и оттого насмешливо фыркаю.
— Кто бы говорил! Уж верно, я одна из немногих девиц, не сбежавших куда глаза глядят от твоего уродливого лица.
Он оборачивается ко мне, в синих глазах плещется веселье, как солнечные зайчики на волнах.
— Вот это верно, сударыня.
И Чудище уезжает в хвост отряда, проверить, нет ли отставших, а я поневоле думаю о том, что от горной лавины увернуться было бы легче, чем от него.
Вечер застает нас в уединенной роще, которую выбрали для нас разведчики из числа угольщиков. Воины ворчат, им не нравится это слишком тенистое, какое-то первобытное место. Деревья здесь и в самом деле исключительно велики и стары, их корни по поверхности — этакие оголенные кости самой земли. Что до меня, то я здесь чувствую умиротворенно, словно пребываю под рукой самой святой Матроны… Хотя нет. Не святой Матроны, а самой Темной Матери. Я не молюсь Ей, но чувствую Ее присутствие в плодородном перегное у себя под ногами, в тихом гниении необъятных поваленных стволов. Может, из-за этого присутствия воинам и не по себе?
Между прочим, за время нашего путешествия отряд успел вырасти. Можно подумать, Чудище — безумный дудочник, чья мелодия привлекает молодых людей, желающих биться с ним заодно. Помимо дюжины воинов, к нам примкнуло еще столько же углежогов, двое деревенских кузнецов, несколько лесорубов и мелких землевладельцев и трое крестьянских сыновей, один другого здоровее. Один из них — не кто иной, как Жак, сын Гвийона и Бетт.
Вскоре поляна посреди рощи становится обжитым местом, где устраиваются на ночь полсотни людей. Что
Ища себе дело, я предлагаю помощь Малине, занятой приготовлением ужина, но та гонит меня прочь.
— Вы такая важная госпожа и к тому же убийца, — говорит она. — Что вам делать около котла с супом?
Мне остается только наблюдать за происходящим в лагере. Кто-то из угольщиков растягивает на поляне грубо скроенные палатки, другие таскают из ручья воду — напоить усталых лошадей. Воины ушли пострелять дичи, самых молодых отправили собирать хворост. Сидеть сложа руки, пока другие работают, я не привыкла. Взяв веревку для хвороста, я иду в лес.
Ходьба среди деревьев успокаивает меня. Здесь такая тишина и покой… Очень странное, почти незнакомое чувство. Да, такая жизнь как раз по мне: напряженная езда днем — и необходимый труд на привале. Нет времени ни для праздных забав, ни для извращенных интриг.
Вот бы мне просто ездить бок о бок с Чудищем, собирая народное войско для герцогини! Думая об этом, я даже улыбаюсь, благо никто не видит.
Но тут же выясняется, что уединение мне только мнилось. Я слышу голоса и какой-то странный треск. Осторожно двигаюсь в ту сторону, избегая наступать на сухие веточки, чтобы не выдать себя.
Когда впереди открывается небольшая поляна, я вижу там лишь парней из нашего лагеря, решивших отдохнуть от сбора дров для костра. Взяв по хворостине, они изображают бой на мечах. Это крепкие юноши, но неуклюжие и совсем неумелые. Угольщики совершенно справедливо называют таких «зеленью». Я невольно улыбаюсь их проделкам… Однако улыбка тут же сползает с моего лица. Мы ведь не в игры играть едем. Нам предстоит настоящее сражение.
Я вдруг понимаю, насколько ничтожны наши шансы. Какое там победить, даже просто остаться в живых…
Я выхожу из-за деревьев.
— Глупцы, — ругаю я ребят. — Вы тут что, пыль выбиваете из тюфяков?
Они замирают, на лицах смущение, но вместе с тем и вызов.
— Вы-то что в этом смыслите? — угрюмо осведомляется сын лесоруба. И, как бы спохватившись, добавляет: — Сударыня.
— Да уж побольше тебя, — говорю я ему. — Хватит дубасить один другого, как пшеничные снопы на току! Существует ритм выпада и защиты, атаки и контратаки, и его нужно знать, чтобы вас не разделали, точно свиней.
Гордость юного лесоруба определенно задета. Я ткнула этих ребят носом, по сути, в их низкое происхождение, ведь никто не показывал им, как фехтовать, уже не говоря о постоянных упражнениях с оружием.
— До Морле три дня пути, — говорю я. — За такой срок владеть мечом вы не научитесь, на это годы нужны. Да и нет у нас лишних мечей. Так что время попусту лучше не тратить.
— И что, по-вашему, мы должны делать? Дрова собирать? — спрашивает сын кузнеца и презрительно пинает лежащий на земле сук.