Темное торжество
Шрифт:
Но ее переубедить невозможно.
— Есть хорошая вероятность, что с того времени метка все-таки появилась, — упрямо повторяет она.
Тут я наконец понимаю, что моего «нет» она ни под каким видом не примет. Аббатиса делает все, что в ее власти, чтобы загнать меня в подготовленную ловушку. И вот оно наступило, мгновение, когда я должна выбирать: келья монастырского послушания или бесповоротный уход от всего, что я когда-либо знала.
Я все-таки делаю последнюю попытку:
— Если поступлю по-вашему, возможно, я проберусь во дворец. Не исключено, что мне и до
Еще не договорив, я понимаю: аббатиса об этом задумывалась. Я вижу по глазам. Тут-то до меня окончательно и доходит: для нее я всегда была лишь орудием, и не больше. Причем орудием до того ущербным, что, если вовсе сломается, не очень и жалко.
— От всякого, кто служит Мортейну, может потребоваться жертва, — произносит она. — Вспомни, не ты ли со времени приезда в монастырь отчаянно жаждала смерти? Вот и считай, что это Мортейн на твои молитвы ответил.
Ее слова кажутся мне острыми черными шипами, и каждый норовит воткнуться в самое сердце. Знакомая тьма, где нет места надежде, грозит сомкнуться над моей головой. Всякой ли послушницей она с такой готовностью пожертвовала бы во имя Мортейна? Да какое, при чем тут Мортейн! Она озабочена лишь тем, чтобы возвеличить и прославить обитель, то есть себя самое.
Но после мгновенного размышления я понимаю, в чем выгода моего нынешнего положения. Теперь, когда многие мои тайны таковыми более не являются, у нее надо мной куда меньше власти.
— Быть может, матушка, я больше не гожусь для службы Мортейну, — говорю я. — Потому что я туда не вернусь.
Она так откидывает голову, словно я ей в самом деле влепила пощечину. Даже странно: аббатиса привыкла думать, что видит меня насквозь, но такого отпора явно не ожидала. На шее у нее начинает биться жилка, взгляд устремляется в окно. И она очень долго молчит.
Я уже прикидываю, куда отправлюсь и кем стану, отделавшись и от монастыря, и от д'Альбрэ.
Аббатиса же глубоко вздыхает и вновь поворачивается ко мне. Я сперва не понимаю, отчего ее глаза едва уловимо светятся торжеством.
— Что ж, — произносит она затем. — Очень хорошо. Тогда я пошлю Исмэй.
Господи Исусе, только не Исмэй! Д'Альбрэ прекрасно помнит ее и отнюдь не простил того, как она спасла от него герцогиню в коридорах Геранда.
Он не подозревает о моей роли в том событии, не то не быть бы мне живой.
— Вы не можете отправить туда Исмэй, — говорю я спокойно и даже с некоторым безразличием, словно всего лишь указывая ей на изъян в ее планах, а не лучшую подругу от лютой участи пытаясь избавить. — Хотя бы потому, что д'Альбрэ видел ее раньше, и при таких обстоятельствах, что не забудет: она здорово помешала ему в Геранде. Ей теперь никакое переодевание не поможет.
Мое напускное спокойствие отнюдь не обманывает аббатису. Я попалась в расставленную ловушку, и она это знает.
— Мы не просто дадим ей другую одежду. Мы острижем и перекрасим ей волосы, поработаем над кожей. Всего несколько часов, и она превратится в трясущуюся старуху.
— Д'Альбрэ не подпустит
Следует ли добавлять, что даже в этом случае, если Исмэй обрекут смерти неузнанную, прихвостни графа вволю над ней позабавятся. Просто чтобы скуку развеять.
— Он все равно узнает, — говорю я. — Не забывайте, многие его приближенные видели ее рядом с Дювалем. Даже если сам граф ее прозевает, ему на нее кто угодно укажет. Да еще с превеликой радостью, чтобы выслужиться.
Аббатиса складывает руки и опирает на них подбородок.
— Как скверно, — говорит она. — Жаль, это казалось мне превосходным решением.
Меня заново обдает холодом, я не жду, чтобы она скоро сдалась: что-то тут не так. И точно, ее последующие слова уже не холодят, от них у меня попросту кровь в жилах леденеет.
— Что ж, пожалуй, пора отправить Аннит на первое послушание. [12] Д'Альбрэ ее ни разу не видел; да что д'Альбрэ, вообще ни одна живая душа вне монастырских стен. К тому же она, несомненно, самая искусная среди наших послушниц.
12
Послушание— в церковном обиходе задание, работа.
С таким же успехом она ягненка в волчье логово могла бы послать. Аннит, слов нет, обучена превосходно, но при ее абсолютной доброте и неискушенности она понятия не имеет, с какими низкими хитростями столкнется, с каким безбожным обманом. Неужели аббатиса настолько безжалостна, что готова отправить Исмэй или Аннит на верную смерть?
Наверняка она просто на меня капканы расставляет.
Наверняка.
Но так ли я уверена, чтобы рисковать жизнью моих названых сестер?
И тогда величайшее спокойствие осеняет меня.
И я твердо встречаю бесстрастный взгляд настоятельницы:
— Вам не понадобится за ней посылать, матушка аббатиса. Я поеду.
На ее лице чуть заметно отражается облегчение.
— Отлично. Радостно видеть, что ты в полной мере осознаешь свой долг.
— Когда отправляться? — спрашиваю я.
— Завтра, а может быть, послезавтра, — отвечает она. — После сегодняшнего заседания совета я буду знать точно.
ГЛАВА 32
Я плетусь в свою комнату, и голова идет кругом. Больше всего хочется побыть в одиночестве.
Похоже, все мои дороги в конце концов ведут к д'Альбрэ. Бросаюсь ли я на него в ярости, бегу ли в ужасе прочь — дорожная петля в любом случае заворачивает все туда же.
И с чего я решила, будто сумею спастись? Надо было мне понять это еще в телеге золотаря, на которой я ехала с едва живым Чудищем. Спасения не было уже тогда, только отсрочка. А я, в особенности добравшись сюда, по глупости отворила щелку надежде. Знала же, что это была лишь насмешка богов!
Как я могла за считаные дни позабыть уроки, впитанные в течение всей жизни?