Темные изумрудные волны
Шрифт:
— Хотя бы немножко, Афанасий Иванович, — беспомощно проговорил Заводовский.
— И решения ваши — как были, так и остались — половинчатые, мягкие, — сурово отрезал Гетманов. — Не можете управляться с народом, — объявляйте лох-аут…
— Локаут, — поправил Шмерко.
Гетманов наморщил лоб.
— Лох…еби его… нокаут. Ну, ты, понял.
Вопросы были исчерпаны, поступило предложение совещание закрыть.
На улице, прощаясь со всеми, Капранов попросил задержаться Закревского и Мордвинцева, сказав многозначительно, что «есть тема для разговора». Второв попробовал было примкнуть к задержавшейся троице, но Капранов сухо сказал, что «разговор пойдёт приватный».
И Второву пришлось уйти.
Глава 94
Гордеев,
Беря на Тверской проститутку, Глеб не ограничивался одними чаевыми. Он вёл девчат в ресторан, разыгрывая происходившее как случайное знакомство, а посещение гостиницы, интимное общение — как неизбежное развитие отношений. Разговаривал с ними за жизнь, допытывался, как они попали в сферу услуг, почему всё так. Девочки подыгрывали — платят ведь. Приятно ежели, клиенты вежливы.
А деньги он тратил общие, говоря: потом рассчитаемся.
По-барски развалившись на переднем сиденье, Глеб пил из горла французский коньяк, и вёл с таксистом обычную свою беседу: какой он крутой, что смог так выдвинуться. Хозяину «Вольво» он рассказывал, что, имея две машины — служебную «шестёрку» и собственный раздолбанный «ВАЗ-21099» — ощущает себя реальным барином.
Андрей опустил стекло — от Глеба несло, как из бочки. Он уже был пьян, а его физиологические особенности были таковы, что в этом состоянии у него происходило прямо-таки кошмарно-зловонное потоотделение.
Где-то на окраине Москвы Гордеев попросил остановиться возле палаток, торгующих одеждой. Там он купил первые попавшиеся туфли, надел их, а старые выбросил в урну.
Вернувшись в машину, объяснил: только утром заметил, что те протёрлись до дыр, поэтому нужно купить новые. А, поскольку он занятый человек, то и покупки совершает на ходу. Эти слова были адресованы Андрею. От Глеба не укрылось, с какой тщательностью его компаньон подбирал себе одежду, выискивая в фирменных салонах что-нибудь поинтереснее, и, вместе с тем, подешевле.
«Мели, Емеля, твоя неделя», — подумал Андрей.
И улыбнулся, подумав, как бы Ольга назвала Гордеевский прикид: Лох-дизайн, сделано в Лохляндии.
В эту поездку Андрею удалось побывать сразу на двух sales-meetings — в «Дэве» и «Эльсиноре».
От «Дэвы» осталось тягостное впечатление. Руководство радостно сообщило народу, что план продаж перевыполнен, компания заработала много денег. Но народу эти деньги не достались. Наградили только избранных. А люди, влюбившиеся в начальство, как дураки набитые, радовались. Старожилы вспомнили, что в трудную минуту, когда падали продажи, или падали котировки на бирже, когда компанию лихорадило, руководство сокращало зарплаты всем, включая водителей и уборщиц, а чтобы работники не слишком возмущались таким произволом, сокращали заодно рабочие места. Не потерявшие работу люди ощущали себя счастливыми и избранными на том только основании, что работы у них прибавилось, а денег стали платить меньше. Логично было бы предположить, что когда кризис пройдёт и наступит подъём, руководство компании так же поделит на всех прибыли, как делило в трудные дни убытки. Но турки, издревле поддерживавшие с Россией торговые и культурные взаимоотношения, отвечали чисто по-русски, словом из трёх букв: «Х. й!». Карали всех, а награждали только избранных, и эту дрянную модель справедливости называли корпоративной политикой.
И корпоративная вечеринка, демонстрация весёлого товарищества, оказалась противнее заказного протеста напротив Белого дома.
Местом для этой извращенной радости выбрали турецкий ресторан с невыговариваемым названием, расположенный на Ленинградке. Было бы сносно, если бы корпоративный праздник просто стал поводом прийти в нанятый компанией ресторан и напиться задаром алкогольного напитка, приправленного дурной закуской. Однако ж решили напыжиться, чтобы создать блестящий бал. На котором никто не умел танцевать. И устроили презентацию того, что приличным людям следовало бы скрывать. А все подумали, что это очень свежо и остроумно.
Главным развлечением дам являлось высматривание и обсуждение того, какими коровами выглядели сослуживицы, начальницы, и особенно жёны начальников, напялившие вечерние платья на свой целлюлит и фальшивые бриллианты на вскормленный фаст фудом зоб. При этом каждая считала себя в вечернем платье красавицей и не думала о том, что говорили о ней сослуживицы и подчинённые.
Мужчины же надели нарядные костюмы, болтавшиеся, как на корове седло, и напились, как следовало бы напиться в пивной за просмотром футбольного матча. А что обсуждали? Обсуждали дам, но не тех, что были в этом помещении. А тех, что поджидали клиентов на главной панели страны — на Тверской, на той же Ленинградке, но ближе к МКАДу, в некоторых местах Садового кольца, на Новом Арбате, в начале Кутузовского… да ещё бог знает где, — везде, где подберут желающие отдохнуть.
В общем, народ по-свински праздновал то, что его обманули; при этом готовность быть обманутым оказалась таким же свинством, как эта корпоративная вечеринка.
А в «Эльсиноре» всё было иначе. Оговоренную зарплату никто не отменял и не задерживал. Отличившихся премировали, отстающих похвалили за усердие. Отчёт о продажах напоминал посиделки во дворе на лавочке. Жуя конфету и смоля вонючим Merit-ом, великий и ужасный Альбертинелли с предельным вниманием выслушал каждого, произносившего свои предложения по увеличению продаж. И эти предложения, какими бы абсурдными не были, были обсуждены в комфортной, дружелюбной обстановке. Не слушая Анжелу, красневшую, сбивавшуюся с английского на русский, он, посмотрев на неё взглядом, которому бы позавидовали девушки с Тверской, произнёс: «Listen me, Anjela… I love you».
После этого Паоло подошёл к Евгении Тимашевской, и целых полтора часа обсуждал с ней концепцию продаж искусственных хрусталиков. Обсуждал бы ещё сутки, если бы время растягивалось, как тянучка у него во рту, и если б не закончился любимый Merit. А другие сигареты он не курил.
Вечеринку устроили во французском ресторане «Brasserie du Solei». Всё прошло уютно, по-домашнему. Вино лилось рекой, крепкие напитки никто не отменял, но почему-то никому не захотелось напиться. Народ рассказывал друг другу смешные истории, и — о ужас! — обсуждал рабочие дела. Паоло, распушив перья, кокетничал с Анжелой. Влад Дёмин, которого за мрачный габитус прозвали «папой», бросал понятные без слов взгляды на Онорину. Та стреляла глазками в сторону Тимашевской, щебетавшей без умолку о прочитанных французских романах. Краснов, называвший себя старым Гумбертом, хвастался приобретенным в Италии альбомом фотографий девочек-подростков, снятых так, что… куда уж там…
В конце вечера Паоло, прозванный доном Альбертинелли, схватил загребущими итальянскими лапами Андрея за пиджак — фирменный пиджак из «пик-а-пик», ткани, называемой «акульей кожей» — и закричал:
— Listen me, Andrew…
«Listen» он произносил на итальянский манер, тщательно выговаривая букву «t».
— Listen me, guy! Where are your fucking sales?!
Всем было весело, потому что все знали, что план по продажам в Волгограде перевыполнен на 20 %, а в той же Самаре, например, недобрали процентов сорок.