Темный ангел
Шрифт:
– Что и заставило его развращать детей – это ты хочешь сказать?
– Не будь таким суровым. – Констанца отвела глаза. – Мальчик боялся, что ему придется стать взрослым. Он боялся сформировавшихся женщин. Ребенком он не сомневался, что отец любит его, но чем старше он становился, тем чаще его посещали сомнения. Я могу понять… это желание подольше оставаться ребенком. Желание не расставаться с тем возрастом, когда ты был счастлив.
– Как и ты?
– О, да. И Мальчик знал это. Вот почему со мной он чувствовал себя в безопасности. С одной стороны, я сама была ребенком: мрачным, злым и непривлекательным
– Понимаю.
– Понимаешь ли? – Констанца грустно взглянула на мужа. – Я бы этого хотела, но вижу, как тебе это непросто. Ты не знаешь, до чего противно, когда тебя все время жалеют. Никто на это не имеет права.
– Я не так уж неуязвим, как ты думаешь. – Штерн взял ее за руку. – Но не важно. Продолжай.
– Хорошо. После ухода Джейн и Мальчика я была вне себя от возбуждения. Предложение! Я хотела тут же поднять Стини и сообщить ему новость, но, когда добралась до детской, Стини спал крепким сном. Я решила, что лучше его не будить. К тому времени, вероятно, уже минула полночь. Во всяком случае, я слышала, как начали расходиться гости. Ты знаешь, где находятся детские в Винтеркомбе? На втором этаже. Комната няни, лестничная площадка, а за ней – коридор, дальше комнаты Мальчика, Окленда и Фредди. С площадки виден нижний холл, и я устроилась там. Передо мной все открывалось, как с птичьего полета: холл, главная лестница, – словом, все. Я подсматривала из-за перил. Видела, как разъезжаются гости. Смотрела, как оставшиеся в доме расходятся по своим комнатам. Видела, как поднимается Мод. – Она чуть улыбнулась. – Я даже видела, как поднимаешься и ты, Монтегю. Я смотрела, как Мальчик проводил Джейн до дверей ее комнаты. К ней направилась Дженна, а Мальчик поднялся наверх к себе. Он выглядел таким жалким! Затем в доме стало тихо. Я уже была готова возвратиться в детскую, когда открылась дверь комнаты Мальчика, и он выглянул. – Она помолчала. – Я думаю, он искал Окленда, потому что позвал его тихим голосом, а затем приоткрыл дверь в его комнату, но его там, скорее всего, не оказалось, потому что Мальчик сразу же вышел из его дверей.
– Он искал Окленда? – резко спросил Штерн. – Сколько времени тогда было?
– Точно не помню. Поздно. Часов у меня не было. Все остальные разошлись по спальням, даже слуги. Может, около часа, может, чуть позже.
– Значит, час. И Окленда не было на месте?
– Нет.
– Ты знаешь, где он находился?
– Как-то я спросила его. – Констанца отвернулась. – Он сказал, что был с женщиной.
– С женщиной?
– Да. Всю ночь.
– И ты ему поверила?
– Да. В любом случае дело не в Окленде. Дело было в том, что Мальчик вышел на площадку и увидел меня. Он спросил, что я так поздно тут делаю, и я ему все объяснила относительно кометы. Он улыбнулся. Он сказал, что когда был в моем возрасте, то тоже хотел быть в обществе взрослых и тоже сидел тут, наблюдая за ними. Он спросил, хочется ли мне спать, а когда я сказала, что нет, предложил зайти и посидеть в его комнате, чтобы мы поболтали.
– Поболтали?
– Так он выразился. Я зашла, и Мальчик усадил меня у камина. На мне была только ночная рубашка и больше ничего, так что Мальчик закутал меня в одеяло. Он дал мне стакан лимонада и несколько бисквитов. Показал мне все свои коллекции – и птичьих яиц, и оловянных солдатиков. Как это было забавно! Потом мы стали болтать. Я думаю, что Мальчик чувствовал себя очень несчастным; ему надо было с кем-то поговорить, и я оказалась под рукой.
– Вы разговаривали. Как долго?
– Очень долго, но я не чувствовала времени. Затем Мальчик отвел меня в детскую. Тогда я и посмотрела на часы. Было без нескольких минут пять – помню, я еще удивилась, что так поздно. Я залезла в постель и, когда ложилась, услышала, как колокол отбивает время.
– Ты полностью в этом уверена?
– Абсолютно уверена.
– Сколько было времени, когда стало известно о несчастном случае?
– Половина седьмого. Каттермол всегда утверждал, что примерно в половине седьмого.
– Как странно.
– Почему странно?
– Потому, что из твоих слов вытекает, что Мальчик не мог иметь к нему отношения. Почему же тогда он заверял Стини в обратном? Как ты думаешь, не пытался ли он кого-то прикрыть?
– Прикрыть? Ты имеешь в виду его отца?
– Это лишь один из кандидатов. Есть и другие.
Констанца встала, она замотала головой.
– Уверена, что нет. Я думаю, он был просто… растерян. Наш брак опечалил его. У него была контузия. Он говорил эти вещи из-за военных переживаний, вот почему я и хотела убедить Стини…
– Чувствуется, тебе очень хочется верить в это.
– Я хочу все забыть, Монтегю, неужели ты не понимаешь? Это так меня мучает. Придет день, когда я узнаю правду и куски головоломки сойдутся воедино, но я не хочу больше этим заниматься…
– Почему же?
– Потому что там произошел несчастный случай. И никого нельзя осуждать за него, кроме разве что Хеннеси. Он поставил там капкан, и в него попал невинный человек. Это было семь лет назад. Я хочу отбросить это от себя. Прошу тебя, Монтегю, разве ты не понимаешь? – Повернувшись, она схватила его за руку. – Я хочу начать совсем другую жизнь – с тобой. И пусть это будет в последний раз, когда нам приходится говорить о прошлом. Я хотела бы, чтобы мы нашли красивое место для житья…
– Не в Винтеркомбе?
– Не в Винтеркомбе и не поблизости от него – разве ты теперь не понимаешь, почему это так важно для меня?
– Да. Теперь понимаю.
– И еще… ох, я так хочу, чтобы мы были счастливы. Я хочу подарить тебе сына. Я хочу, чтобы мы с тобой вместе, как и планировали, покорили весь мир. Я хочу…
– Ты по-прежнему хочешь, чтобы Дженна стала твоей горничной?
– Да-да, я должна уберечь и ее, и ребенка от этого ужасного Хеннеси. Я хотела бы, чтобы они были рядом. Но это – мелочь. Самое главное – это мы. Ох, Монтегю, мне хочется, чтобы мы стали близки…
– Хеннеси – отец этого ребенка?
– Откуда мне знать? Да и какая разница? Дженна говорит, что он. Ей-то уж известно! Забудь о них. Послушай меня, дорогой Монтегю, сегодня я сказала Стини кое-что еще, имеющее отношение к тебе. И теперь…
– Нет. Теперь ты послушай меня, Констанца. – К ее удивлению, Штерн прервал поток ее слов и приложил ей руку к губам, чтобы заставить замолчать. Констанца была готова отбросить его руку и продолжить, но выражение лица мужа заставило ее стихнуть.